А под всем этим что-то из папиной одежды.
Заспанная Дав стоит в дверях – она уже видела то, что вижу я.
– Она потихоньку избавляется от него. Мелочь за мелочью. В следующий раз в помойке окажется его голова. – Она потягивается, выставив на обозрение живот, ребра, которые аккуратно выпирают сквозь майку. – Ну спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – бормочу я.
Панини
Некоторые вещи в жизни очень напрягают.
Не хочу сказать, что они напрягают всех на свете, а не только меня. Но они существуют. Ну представьте себе: под проливным дождем вы пропускаете пятнадцать битком набитых автобусов, потом наконец приходит пустой, и не успели вы обрадоваться, как выясняется, что он идет в парк. Но хуже всего – это когда каждый день приходится поджаривать, нарезать и подавать панини, которые тебе не суждено съесть.
Это самое настоящее испытание силы воли и выдержки на пределе возможного.
О-х-х-х. Когда хлеб поджаривается, моцарелла пускает сок, а песто протекает на решетку. Когда это все нарезаешь, сыр прилипает к ножу и остается на лезвии, а ты не можешь облизать его, потому что на тебя смотрят.
– Ты усложняешь себе жизнь, – говорит Макс, наклоняясь надо мной, когда я фарширую чиабатту. – Если ты не собираешься их есть, зачем стараться, чтобы они так соблазнительно выглядели?
Интересно, это намек на то, что я сногсшибательно выгляжу? Да, я выгляжу сногсшибательно. Соблазнительно? Мама говорит, что ярко-синий цвет подчеркивает мои зеленые глаза и придает коже сияние. Да что за самонадеянность, в самом деле! Как я умудрилась воспринять замечание о бутербродах как комплимент собственной персоне?
– Я не люблю жадничать. Это несправедливо. Туалет нужно оставлять в том состоянии, в каком хочешь его видеть, а бутерброд делать такой, какой хочешь съесть.
Макс улыбается и кивает.
– И то верно. – Он заглядывает мне через плечо. – О человеке многое можно сказать по тому, как он делает бутерброды.
Поворот сюжета.
– Правда?
– Точно тебе говорю.
– Что же этот бутерброд говорит обо мне?
Исчезающие панини
Поговорим о Максе. Если я смотрю на него как на человека, чей язык может потенциально оказаться у меня во рту, его следует обсудить. Во-первых, не слишком ли он хорош собой? Понимаю, что вы его не видели и разговор идет между моим рассудком и мной, но для меня вправду важно, не слишком ли он смазлив. Все люди красивы, но смазливый – это другое слово, и значит оно совсем другое. Я вовсе не хочу, чтобы он стал моим парнем, и при этом через каждые три шага какая-нибудь невыносимая модельная агентша спрашивала, не хочет ли он «испробовать себя в модельном бизнесе». Может быть, как раз хочет и только и ждет своего звездного часа? Его нижняя челюсть угловата, в точности как сэндвич в упаковке. Ну не знаю. Думаю, о нас нельзя судить по нашей «инопланетной» одежке, на которую мы безжалостно проливаем кофе и капаем хлоркой. Но на нем всегда такие клевые кроссовки.
И еще от него пахнет инжиром.
– Думаю, он говорит о том, что ты умеешь ценить хорошее.
Он прав.
– Не понимаю, почему работники общественного питания всегда стремятся урезать посетителям порции? Это же не на их деньги куплено! Скупость ничем не оправдывается. И так во всем. Если хочешь преуспеть в жизни, нужно быть щедрым. Во всех смыслах этого слова.
– Погоди, я еще не закончил психологический анализ твоей личности по тому, как ты делаешь бутерброды… – Тут он хватает с доски панини и вгрызается в него.
– МАКС!
– Мммм…
– Макс! Это же для посетителей! Так нельзя!
Но ему наплевать.
– Ага, картина теперь проясняется, да-да, я могу определять характер и личность на вкус… – На нас уже глазеют клиенты, голодные и сердитые. При этом машинка для изготовления панини ужасно медленно работает.
– Макс, мы из-за тебя влипнем…
– О, извини, это я виноват. Просто когда я… оцениваю этот вид… энергии, исходящей от духа приготовления бутербродов, ничто не должно… сама понимаешь… препятствовать потоку. – Он закрывает глаза, приоткрывает один, чтобы понять, продолжаю ли я смотреть на него, и старается не рассмеяться. Губы у него розовые. Будто пчелы покусали. – Это означает, что ты… – Ну вот, опять за свое. Люди в очереди явно недовольны. Я должна продолжать работать, делать очередные панини, резать хлеб и помидоры… но я хочу знать, что Макс сейчас скажет. И не хочу услышать то, что часто говорят о толстых людях, вроде «заботливая» и «уютная». И мне неприятно, что он будто пытается определить, нравлюсь ли я ему… не слишком ли она толстая? Как мячик? Может быть, он предпочитает худеньких, а для меня делает исключение, и я должна быть ему за это благодарна? Не хотелось бы. Не хотелось бы также, чтобы он обсуждал меня с приятелями, спрашивая совета, стоит ли звать на свидание толстушку. У меня уже был случай с мальчиком, который мне очень нравился. Целый солнечный день мы целовались в парке на катке, а по дороге домой он повернулся ко мне и сказал: «Мои друзья считают, что ты толстая». Как будто я должна была дать ему совет, как выйти из сложного положения, должна была ему помочь. Наверное, он почти что ждал, что я отвечу: «Так что мне, похудеть, чтобы тебе стало легче?» Было очень неловко, я даже никому об этом не рассказала.
Ну, скажи мне, что ты думаешь, Макс. Выкладывай. Сейчас или никогда.
Неужели он действительно объяснится в любви с помощью бутерброда?
Надеюсь.
Может быть, у него перед глазами сейчас та же картинка: солнечный субботний день, мы идем рука об руку, и тут к нам подходит агент, ищущий моделей для больших размеров, и спрашивает: не хотела бы я стать «фигуристой моделью»?
Нужно спросить его, что он обо мне думает, чтобы стало легче. Я на это способна. Сегодня я выгляжу хорошо. Я вообще хорошая. И добрая. И интересная. И уже доказала, что могу сделать вполне приличный бутерброд. Из меня получится потрясающая спутница жизни, она же возлюбленная, она же мать твоих будущих деток. Но как произнести эти слова?
– Эй, Макс, так что же это… – Дичь какая. Ну что я несу?
– Что?
Ну давай же. Несколько посетителей теряют терпение и уходят. Оставшиеся пялятся.
Продолжай. Ох, черт побери. Что я делаю?
Я вылитый собственный отец, а он полный неудачник. Краснею. Краснею. Колючая сыпь проступает на лице, как географическая карта, зачем я только рот открыла? Зубы будто зашатались и вот-вот вылетят, странное ощущение, а глаза бегают из стороны в сторону, как у ящерицы. Куда бы мне уставиться? Куда смотреть? На чем зафиксировать взгляд, когда смотришь человеку в глаза? Стоп, а как это обычно бывает? Когда в обычной ситуации смотрю кому-то в глаза? Нельзя смотреть во все стороны одновременно – куда же? На переносицу? В уголки глаз? Ну почему я такая… Прямо перед собой, на переносицу. Я, кажется, окосела… Я окосела и – ну хватит, давай-ка…