Янтарная сакма - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Дегтярев cтр.№ 101

— А-а-а-а! — заорал кривоватый араб, пытаясь удержать коня на месте и не соображая, что его конь бесится от стрелы, попавшей точно в промежность. — А-а-а-а-а! Это тот, кто везёт в Индию солнечный камень! Ловите его! — сам кривой араб ловить никого уже не мог, он кулём вылетел из седла: Тихон-мерген стрелял точно и очень метко.

Бео Гург почуял, что его монгольская лошадка проседает, ей, видать попали копьём в брюхо. И ему, Книжнику, тоже сзади попали копьём. Похоже, пробили позвоночник. Голубое небо над ним схлопнулось, а горы прорычали арабское ругательное слово. Всё в этом радостном мире стало сходиться в одну белую точку...

Пока глаза ещё видели, Бео Гург заметил, где торчит голова Тихона-мергена, и в ту сторону с последней силой бросил плоский камешек. С камешком он возился последние три дня, там имелась важная короткая надпись. Потом дикая боль ударила в голову и закрыла глаза Бео Гурга. Белая точка поморгала и растворилась в черноте.

* * *

Султану Махмуду Белобородому, владетелю Порты Великолепной, в прекрасное тёплое утро, когда роса только—только усыпала серебряными капельками все розы в саду перед гаремом, верный секретарь, хоть и евнух, доложил:

— Гонцы к тебе, о великий султан! Пришли из самой Индии!

Махмуд Белобородый не хотел упускать такого счастливого утра:

— Я приму гонцов в розовом саду!

Евнух попятился задом и захлопнул дверь почивальни великого султана. Юная наложница, что всю ночь не давала успокоиться крови султана в самой промежности, теперь спала, ибо султан ночью устал от этой дуры и влил в неё два стакана вина с настойкой гашиша. Больше она не взойдёт к нему на ложе, ибо не проснётся.

В розовом саду Махмуд Белобородый поцеловал сначала белую девственную розу. А потом надолго припал губами к розе красной, кровавой. Роковой, чувственной!

Позади султана кашлянул евнух и секретарь:

— Гонцы из Индии, о, великий султан!

— Я не помню, что за дела у меня в Индии, — сказал в сторону секретаря Махмуд Белобородый. — Напомни мне об этом деле!

— Дела в Индии не у тебя, о великий султан! Дела там у арабов. Помнишь, два месяца назад к тебе приплывал на трёх страшных боевых кораблях мусаттах сам великий Эль Му Аль Лим, главный араб над морями и океанами. Он тогда велел...

— Мне никто не может велеть! — взвизгнул Махмуд Белобородый.

— Он велел, — терпеливо повторил евнух и секретарь, — чтобы ты не пускал русских купцов в Индию и чтобы ты забрал у них товар — солнечный камень именем янтарь.

— Зови гонцов, — едва сдерживая в себе злость, проговорил Махмуд Белобородый. Он точно был уверен, что его секретарь работает на этих клятых арабов. И он, секретарь, не может любить и уважать своего султана, ибо султан для арабов — полукровка, туркоманская свинья!

Два гонца, воины из племени вазизов, тоже туркоманы, вошли в сад, держась каждый за угол грязного мешка. Они поклонились великому султану и опрокинули мешок. Из него выкатилась, вся обсыпанная мелкой солью голова Бео Гурга.

— Вот! — радостно сказали гонцы. — Велено доставить тебе от арабов, что перекрывают перевал Гиндукуш! — Это главный человек, кому арабы запретили открывать путь в Индию! Его голова очень дорого стоит, великий султан!

Султан Махмуд не стал смотреть на голову человека, которого уже нельзя ни о чём спросить. Он посмотрел сначала на белую розу, потом сорвал красную, уколовшись об её шипы. А уколовшись, заорал:

— К этой голове, собаки, должно быть приложено сто пудов солнечного камня! Вы его украли?.. Вы! Вы! Секретарь, секретарь!

* * *

Всего полдня пытали гонцов в Круглой башне на краю Истанбула. Великий султан понимал, что нельзя в покраже солнечного камня обвинить арабов, охраняющих перевалы, ведущие в города Индии. Значит, надо обвинить в этом своих воинов. Но, обвинив гонцов, великий султан не избавлялся от своего обещания положить через год мешки с солнечным камнем к ногам Эль Му Аль Лима! А ведь через месяц Глава всех морей и океанов бросит якоря своего чёрного мусаттаха в гавани Истанбула!

Выход был, и выход, как всегда, очень простой. Пытанных и ломаных гонцов сбросили с Круглой башни. Потом позвали евнуха — секретаря.

— Пусти по базару слух, что мне через месяц нужен солнечный камень, — султан Махмуд Белобородый говорил ласково и нежно целовал красную розу. — Сто пятьдесят пудов солнечного камня из моря Балтики. Я хочу обложить им свою спальню для четвёртой жены. И заплачу золотом.

* * *

Через месяц сто пятьдесят пудов солнечного камня были погружены на огромный чёрный корабль мусаттах, принадлежащий лично Эль Му Аль Лиму. Между мешками с янтарём сунули и мешок с просоленной головой Бео Гурга.

Солнечный камень с большой спешкой и с двойным пересчётом гешефта на станбульский базар привезли жиды. Пять человек. Они навсегда исчезли в кривых улицах Галаты ^[120] ещё до того, как в порт Истанбула вошёл огромный чёрный мусаттах.

Зато новая, четвёртая, жена султана Махмуда Белобородого получила от самого главного арабского морехода невиданный подарок — огромную морскую раковину. Если приложить её к уху, то там сразу зашумит море!

Часа в четыре пополуночи, когда ещё московские петухи горла не драли, во дворе Михаила Степановича Шуйского, со вчерашнего дня — воеводы большого полка, началась сумятица. Конюхи выкатили из сараев три возка, крытых чёрной кожей, да из другого сарая две колымаги немецкой работы, видом как глубокое перевёрнутое корыто, именем фургон. Фургоны те были крыты драным отрепьем.

Шуйский глянул в просвет облаков. Луч восходящего солнца сверкнул по чистому небу, да поцеловал золотые кресты колокольни Сретенского монастыря. Главный колокол будто этого и ждал, ударил. Длинный, тягучий низкий звук накрыл спящий город.

— Всё! — заорал Шуйский. — Дали знак! Выводи!

Из малого потюремного домика в углу огромного подворья, гридни вывели на крыльцо купца из Пизы. Тот зевал, не прикрывая рта. Шуйский отвернулся, он смотрел, как его люди, взявшись по четыре, несут в полотняных носилках три бочки. Носилки тяжёлые: понятно, что в бочках не вода питьевая. Бочки с золотом. Их закатили в первый возок.

На крыльцо вышли и Зуда Пальцев, обрезанный новгородец, и тот, молчун, немец ли, сканд ли. Гридни затолкали обоих в первую колымагу.

— Большую бочку давай, кати! — распорядился Шуйский. — Ту, что воняет? — уточнил гридень.