Калипсо послушно сбегала в указанном направлении и вернулась с кухни с маленьким жёлтым блокнотом и ручкой.
Джорджи качнулась, и вдруг все её мышцы будто растаяли. Она бы рухнула со стула, но Эмми и Джозефина её поддержали.
Вдруг девочка резко выпрямилась и выдохнула, её глаза раскрылись — зрачки были размером с четвертак. Чёрный дым выплыл у неё изо рта. Отвратный запах — что-то вроде кипящего гудрона и тухлых яиц — заставил отпрянуть всех, кроме Сссссары, жадно принюхивавшейся к воздуху.
Джорджина склонила голову, и сквозь неровные пряди её каштановых волос заструился дым, словно она была автоматоном или блеммией с неисправной фальшивой головой.
— Отец! — её голос пронзил моё сердце.
Он был настолько острый и болезненный, что мне показалось, будто мой патронташ со скальпелями вдруг повернулся остриями к моему телу. Это был тот же голос, тот же крик, который я слышал тысячи лет назад, когда Трофоний в муке молил меня спасти Агамеда из обрушившегося воровского туннеля.
Рот Джорджины искривился в жестокой улыбке:
— Так ты всё-таки услышал мою молитву?
Она продолжала говорить голосом Трофония. Все в комнате смотрели на меня. Даже Агамед, у которого не было глаз, казалось, прожигал меня взглядом.
Эмми попыталась коснуться плеча дочери и отпрянула, будто кожа девочки была раскалённой.
— Аполлон, что это? — требовательно спросила она. — Это не пророчество. Такого никогда не случалось раньше…
— Ты отправил мою маленькую сестру выполнять твои поручения? — Джорджина стукнула себя в грудь. Её глаза, по-прежнему сосредоточенные на мне, были широкими и тёмными. — Ты ничем не лучше императора.
Мне казалось, у меня на груди стоял слон в полном боевом облачении. Маленькая сестра? Если он говорил буквально, то…
— Трофоний, — я едва мог говорить. — Я… Я не отправлял Джорджину. Она не моя…
— Завтра утром, — продолжил Трофоний. — Пещера будет доступна только при первых лучах солнца. Свершится пророчество — твоё или императорское. В любом случае тебе не спрятаться в твоём маленьком убежище. Приходи сам, приводи девчонку, твою хозяйку. Вместе вы войдёте в мою тайную пещеру.
Ужасный смех вырвался изо рта Джорджины:
— Возможно, вы оба выживете. Или разделите нашу с братом судьбу. Мне интересно, отец, кому будешь молиться ты?
И с последним клубом черноты Джорджина опрокинулась. Джозефина подхватила её, прежде чем та ударилась о пол.
Эмми поспешила на помощь. Вместе они вновь осторожно уложили Джорджи на диван, укрыв одеялом и подложив подушки.
Калипсо повернулась ко мне ко мне с пустым блокнотом в руке.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, — начала она, — но это было не пророчество. Это послание для тебя.
От множества взглядов у меня зачесалось лицо. Ощущение было примерно таким же, как когда какая-нибудь греческая деревня обращалась к небесам, моля меня о дожде, а мне было как-то неловко объяснять, что это скорее по части Зевса, а не моей. Всё, что я мог предложить им, — это новую прилипчивую песню.
— Ты права, — сказал я, хотя мне было больно соглашаться с ней. — Трофоний не дал девочке пророчества… Он дал ей… записанное приветствие.
Эмми шагнула ко мне со сжатыми кулаками:
— Она исцелится? Когда пророчество изречено на Троне Памяти, проситель обычно приходит в норму в течение нескольких дней. Вернётся ли… — её голос сломался. — Вернётся ли Джорджи к нам?
Я хотел сказать «да». В древности процент оправившихся после посещения пещеры Трофония составлял около 75. И жрецы готовили этих просителей надлежащим образом, с соблюдением всех ритуалов, и пророчество изрекалось на троне сразу же после паломничества в пещеру кошмаров. Джорджина отправилась на поиски пещеры сама, почти или совсем не подготовленная. Она провела недели в плену темноты и безумия.
— Я… Я не знаю, — признался я. — Мы можем надеяться…
— Можем надеяться? — повторила Эмми.
Джозефина взяла её за руку:
— Джорджи поправится. Верь в это. Это лучше, чем надеяться.
Но её взгляд задержался на мне — обвиняющий, вопрошающий. Я молился, чтобы она не достала свой ручной пулемет.
— Кхм, — привлёк к себе внимание Лео. Его лицо терялось в тени поднятой сварочной маски, ухмылка то появлялась, то исчезала а-ля Чеширский кот. — Эм… Насчёт маленькой сестры. Если Джорджи — сестра Трофония, то это значит…
Он показал на меня.
Никогда до этого мне не хотелось стать блеммией, но сейчас я жаждал спрятать лицо под рубашкой или снять голову и бросить её через всю комнату.
— Я не знаю!
— Это бы многое объяснило, — рискнула заговорить Калипсо. — Почему Джорджина так связана с Оракулом и почему смогла пережить всё это. Если ты… в смысле, не Лестер, а Аполлон… её родитель…
— У неё есть родители, — Джозефина положила руку Эмми на талию. — И мы стоим прямо здесь.
Калипсо, извиняясь, подняла руки:
— Конечно. Я только имела в виду…
— Семь лет, — перебила Эмми, поглаживая лоб своей дочери. — Семь лет мы воспитывали её. Нам было не важно, откуда она или кто её биологические родители. Когда Агамед принёс её… Мы следили за новостями, за полицейскими сводками, отправляли сообщения почтой Ириды всем знакомым, но никто не сообщал о пропавшей маленькой девочке. Либо она была не нужна родителям, либо они не могли растить её… — она прожгла меня взглядом. — Или они не знали о её существовании.
Я попытался вспомнить, честно. Но если бог Аполлон и насладился коротким романом с какой-нибудь жительницей Среднего Запада восемь лет назад, я не помнил об этом. Мне вспомнился Вольфганг Амадей Моцарт, которого я заметил в его семь лет. Все говорили: «Ох, конечно же, он сын Аполлона!» Остальные боги ждали от меня подтверждения, и я ужасно хотел сказать: «Да! Этот мальчик-гений от меня!» Но я банально не мог вспомнить встречу с матерью Вольфганга. Ну или, раз уж на то пошло, его отцом.
— У Джорджины есть замечательные родители, — сказал я. — Дитя ли она Аполлона… Мне жаль, но я не могу сказать точно.
— Ты не можешь сказать, — ровно повторила Джозефина.
— Н-но я думаю, что она исцелится. Её разум силён. Она рискнула своими жизнью и рассудком, чтобы доставить нам это сообщение. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это следовать указаниям Оракула.
Джозефина и Эмми обменялись взглядами, говорящими: «Он мерзавец, но случилось слишком много всего. Убьём его позже».
Мэг МакКэффри скрестила руки на груди. Кажется, даже она чувствовала необходимость сменить тему:
— Значит, мы отправляемся с первыми лучами?
Джозефина с трудом сфокусировалась на ней, будто задумавшись, откуда Мэг вдруг появилась (я часто так думал).