Система РФ. Источники российского стратегического поведения: метод George F. Kennan - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Павловский cтр.№ 20

В годы стабильности цифры «путинского большинства» обозначали лишь прогноз поддержки власти на будущих выборах. Но тем самым они порождали вечное ожидание выборов. Бесконфликтная победа на скучных выборах достигалась трюками, которые раздражали избирателей. В потрясениях конца тандема «Медведев – Путин» стало видно, что достигнутый уровень электоральной лояльности повысить больше нельзя. Но этим обозначился и предел политики стабильности. Конечно, можно было допустить в Систему нормальный демократический конфликт на выборах с неопределенным исходом. Но для этого надо верить в добросовестность Системы, ее готовность меняться, оставаясь собой. Такой веры у ее хозяина – Путина – нет. Путин совершенно не верит в гражданские добродетели русских. Сталин искоренял непокорных, помнивших русскую революцию, Брежнев боролся с инакомыслящими, а Путин не верит в честное поведение вообще. Он самый большой скептик из всех правителей России.

6

Частичная демократизация законов конца медведевского президентства, совпав с московскими массовыми протестами, поставила Путина перед выбором. Он сформулировал его так: «Нельзя допустить, чтобы они смогли воспользоваться такими замечательными законами». Кто были эти «они»? «Они» это враги. Те, кого на деле не было, но теперь их надо «найти». Весь путинский инструментарий эпохи борьбы с конфликтами ради стабильности брошен на новую цель – изобретения конфликтов с выдуманными врагами. Гигантскую роль в этом играет подконтрольное властям телевидение. Управляемое телевидение времен путинского застоя легко переключили на другой, массированный режим. Российский зритель, привыкший к политической скуке, не имел времени на выработку фильтра против фальсифицированных, но высокоэмоциональных «военных новостей».

Меньшинство стало политически важнее большинства, ведь теперь меньшинство – это враг! И кто не хочет остаться в роли врага, должен явно и убедительно примкнуть к большинству, раствориться в телевизионно-агрессивной лояльности. Подавляющее большинство – вот отныне любимое понятие в политическом дискурсе Путина.

Все еще говоря о стабильности, Путин ничего так втайне не опасается, как возврата к стабильному состоянию. По характеру буржуа, он не склонен к конфликтам, но стабильность отныне исключена. Теперь его имидж – боевой президент, воин, впавший в амок перед боязливой Европой. Это не манера скромного президента, когда-то написавшего в анкете переписи 2002 года: «Оказываю услуги населению».

7

Как ни лицемерно звучат предложения Москвы пересмотреть европейский порядок, недавно ею нарушенный, проблема создана не Москвой. Эти два десятилетия были временем генерации «серых зон» и «замороженных конфликтов» в регионе Большого Черного моря – полусуверенных целей вожделения и добычи. До известного момента Европу это устраивало – разве не лучше, если конфликт холоден, а не горяч? Что за Абхазией и Осетией последует Крым, сказано столько раз, что к этому перестали относиться как к вероятности. Когда конфликт вырвался, остановить его было можно, будь место кризиса ранее признанным местом европейской проблемы. Но в Европе нет лидеров, готовых к риску объяснить неприятные вещи. Путь, не пройденный европейской стратегией, был пройден российскими «вежливыми людьми» в боевой форме без опознавательных знаков.

«Гибридными» формированиями гражданской войны на Украине, дирижируемой из Москвы.

Для системы, отчасти созданной, отчасти унаследованной Путиным, в таком зигзаге нет ничего невозможного. Она привыкла к радикальным броскам из экстремы в экстрему. Но Европе придется понять, с чем она имеет дело на Евровостоке. А Владимир Путин, при жизни став персонажем европейских и русских сказок, пожизненно скован логикой своего поведения. Сам Джордж Кеннан сегодня не нашел бы, что про него сказать.

1

Доклад Ивана Крастева и Марка Леонарда необычен – в сущности, это статья с выраженной авторской позицией. Причины, почему Европейский совет по международным делам (ЕСМД) предпринял такой демарш, на вид ясны: тотальный тупик в разрешении так называемого российско-украинского кризиса 2014 года.

Но статья коварна. Она убеждает читателя крепить приверженность ценностям единой Европы – тут же показывая, что эти ценности не универсальны на Евровостоке. В тот самый момент, когда испытываются кризисом, то есть особенно нужны.

Ценностный разрыв – мысль не новая, отсылающая к Хантингтону (а кое-кого – к Дугину и Мари Ле Пен). В Москве ее чтут за догму Уникальности России – местного суеверия, святыми отцами которого полагают Данилевского, Шпенглера и Льва Гумилева. Московский геополитик просто пожмет плечами: ну разумеется, у России и Европы ничего общего! Но мысль авторов не в том.

Крастев и Леонард предлагают взглянуть на конфликт исторически: он не в «архитектуре цивилизации» и не в «генетическом коде». Объединенная Европа, сказал бы историк Михаил Гефтер, – сама историческое событие. Но историческое событие и рождение посткоммунистической России. Конфликт России и Европы – в неудачной синхронизации двух мегасобытий.

Символом рассинхронизации авторы выбрали 1989 год. Юбилей года недавно отпраздновали в Европе – и попросту не заметили в Москве. На этот раз в том не было антиевропейского полемизма. 1989 год памятен и в Москве, но здесь он значит нечто другое. В различии стоит поискать истоки конфликта.

Конечно, авторы идут от европейского контекста. В Европе повторяют как догму – недавно это было еще раз повторено Ангелой Меркель – «Россия нанесла удар (вариант: разрушила) европейский (вариант: мировой) правовой порядок!» Крастев и Леонард сомневаются в том, что Россия была внутри этого порядка; возможно, она не подозревала о его существовании. Зато сама Россия «находилась в поиске нового европейского порядка, который обеспечит выживание ее после Путина». Этот тезис стоит запомнить, тем более что авторы его так и не проясняют.

Итак, конфликт двух иноцивилизаций, любимый фантастами и геополитиками? Но отсюда вытекают прямые политические выводы, авторы их не избегают. Во-первых, аннексия Крыма – не начало кризиса мироустройства после холодной войны, а его конец. (Черчилль бы поправил – «только конец начала».) Отсюда следует, во-вторых, что превращать санкции в субститут войны Европе нельзя. Россия не нападает – Россия обороняется, но обороняется параноидально, преувеличивая свою незащищенность.

2

Крастев и Леонард говорят о европейцах, проснувшихся в мире Владимира Путина, «где границы меняются с помощью силы, и предсказуемость – скорее пассив, чем актив». Сказано красиво и верно, но не полно.

Самообольщение российской позиции заключено в том же, в чем высокомерный hubris Владимира Путина – в нерушимой связи России с Европой. Связи ненавистной, испепеляющей, демонически страстной. Страсти, которую ни одна европейская нация с XVIII по XXI век не могла ни разделить, ни понять. Россия не просто навязывает себя Западу. Она убеждена, что Запад может и должен решать ее проблемы, жить ими – и жить с ней. Здесь русский эрос переходит в амок. И нет ничего более несовместимого с этим, чем описанный Крастевым и Леонардом элизиум европейского постмодерна.