Система РФ. Источники российского стратегического поведения: метод George F. Kennan - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Павловский cтр.№ 31

Сдерживание. Русская модель

Присоединение Крыма возродило на Западе тему «сдерживания России». Дискуссия здесь идет по накатанным процедурам дебатов для выработки подходов и их оценки, перед тем как прийти к консенсусному решению. Между тем Россия уже продемонстрировала свой вклад в технологию сдерживания. Назову это «сдерживанием по-новороссийски». «Новороссийская» модель сдерживания предполагает серию ударов по общепринятому порядку в его неожиданно уязвимом месте, незащищенном оттого лишь, что его считали стратегически бесполезным. Удар нарушает стратегию тех, кто на Западе ее имел или полагал, что имеет. Ошеломляет не военный результат (он ничтожен), а растущая неясность уровня дальнейших угроз.

Политика России на востоке Украины от апреля к сентябрю 2014-го – серия странных действий в невыгодных местах, осуществляемых необычными субъектами. Стрелков, батальон «Призрак», Бородай и чеченский ОМОН опрокинули привычные ожидания, создав у Запада страх перед чем-то еще более невероятным. Истерики телеведущих и кровожадные записи в блогах с требованием «идти к Ла-Маншу» (якобы отражающие планы «кремлевской партии войны») – часть той же схемы, пиротехнический спектакль с использованием тяжелых вооружений. Она приносит скорее психологический эффект, чем военный. То, что выглядело как «акт агрессии», по сути лишь дезинформационная операция на выигрыш времени. Вслед за чем в Кремле, вероятно, собирались перейти к урегулированию.

Но такое сдерживание не стратегическое – это тактика слабых сторон. Согласно тому же Киссинджеру в его книге On China, нечто подобное практиковал председатель Мао в первые годы КНР. Но для успеха нужны стальные нервы, дозировка наглости, а главное – готовность подкрепить свой блеф, если вдруг придется, прямым военным столкновением. Ничего подобного у Кремля не было, и по уважительной причине – зачем? Столь дорого у нас не платят за игру в покер.

Стратегическая зависимость?

Команда Путина, если присмотреться, строит глобальный аналог схемы, ранее сооруженной во внутренней политике, где Путин – защитник цивилизующих элит от якобы националистичной и экстремистской «массы». На глобальном уровне Москва использует страх перед заново опасной Россией – «ревизионистской, ядерной и имперской». Авантюра с проектом «Новороссия» не нарушает этой схемы, а ее укрепляет. Но такая схема – Опасного Гаранта – несет угрозу самой попасть в стратегический плен. Внутри России президент, откупаясь от бюджетников «путинского большинства», давно попал от них во всестороннюю зависимость. Нечто похожее назревает и на глобальной сцене. Кажется, мы близки к стратегической зависимости от КНР, принимая на себя риски, связанные с их тактикой. Что если окажется, что Кремль работал не на себя? «Большой евразийский блок», рисующийся в кремлевском воображении, сочетал бы тактическую деевропеизацию России с ее стратегической десуверенизацией. Дороговато для временного и вынужденного союза. И кто обсуждал, насколько это в национальных интересах России?

Конец «беспримерной» России

Россия прыгнула в украинский кипяток с апломбом неуязвимой беспримерной державы. Это не личная странность ее руководства. За прошлые 25 лет РФ признавалась «страной-особым-случаем». На месте краха СССР на Западе ожидали величайшую из демократий XXI века, и в разное время все лидеры поддерживали эту игру. Евросоюз и США кому только не диктовали жестких норм и правил демократического транзита – кроме России, которую признали необычайной. Строить новую нацию в стране Чайковского, Толстого и Солженицына? Это звучит кощунством! Особый статус был испытан в дни конфликта из-за Ирака 2003 года. Натолкнувшись на сопротивление войне, президент Буш-младший принял формулу «наказать Францию, игнорировать Германию – и простить Россию», хотя одна Россия из той триады не относилась к американским союзникам.

Для России признание за ней особого статуса, закрепленного местом в G8 и смягчением западных стратегий, заменило soft power. Как вдруг, накинувшись на национал-революционный Киев во имя «войны с фашизмом», Россия стала выглядеть просто-напросто опасной страной. Капитал «удивительной и неповторимой» исчез, а с ним и шарм российской soft power. Мы оказались в группе стран риска, в которых нет ничего исключительного. Пора понять, что с переходом в более низкую лигу предстоит изменение статуса.

Россия – не авторитарный донор стабилизации, как прежде, а враг идеи порядка. Никто не хочет испытывать, готов ли Кремль впредь вести себя предсказуемее? Это слишком рискованно. Стабилизационная повестка в Европе отныне противостоит повестке отношений с Москвой. На смену исключительной России с великим прошлым пришла поднадзорная Россия, страна-рецидивист. Правда, это другое «неэксклюзивное» государство добивается нового европейского урегулирования взамен разрушенного. Возможно ли это? Да – но в наших ли интересах?

Риски большой сделки

Требование Москвы в 1990-е – 2000-е годы. стать членом западного порядка с правом голоса было вполне справедливым, однако выгодно ли оно теперь? Вот еще один повод опознать свои действительные национальные интересы.

Часто приводят пример Хельсинкских соглашений 1975 года, навечно признавших послевоенные границы за 15 лет до того, как они переменились. Странный эталон, он более настораживает, чем вдохновляет. Хельсинки лишь углубили стратегические несчастья СССР. Десятилетие предперестройки прошло для Москвы в моральной изоляции под судом Хельсинкских протоколов.

Большой договор Евросоюза и Евразийского экономического союза, если даже возникнет, предсказуемо станет геополитической биржей с фильтрами допуска. Каждую сделку России придется «покупать». Торг пойдет, конечно, вокруг границ и суверенитетов в Евразии, но любые уступки России (а речь отныне только о них, но не о сообществе доверия) обставят и обусловят военно-стратегическими контрфорсами. Формализация правил во всяком случае пройдет за счет сокращения маневренных зон, где у России до сих пор были развязаны руки для сдерживания. Такой договор подстегнет формализацию и еще более опасных для Российской Федерации новелл – при участии России по ходу переговоров может состояться долгосрочная антироссийская «коалиция по умолчанию».

Итак, мы входим в эру неизбежной ревизии национальных интересов России. Может, хоть теперь кто-то захочет узнать их состав? Что предпочтительнее с позиции наших интересов – корыстолюбиво лояльная Москве лицемерная Украина? Или столь же лицемерный новый европейский порядок – неудобный и жесткий, тот, который уже складывается вокруг украинского урегулирования? Но что тогда станет ценой будущего порядка – Донбасс? Украина? Или само нынешнее устройство Российской Федерации?

Ответы на эти вопросы как раз и относятся к сфере национальных интересов России, все еще остающихся неопознанными.