Советистан - читать онлайн книгу. Автор: Эрика Фатланд cтр.№ 88

Упоминание «государственный» было излишним, потому что, как известно, все узбекские телеканалы принадлежат правительству страны.

– В Андижане находится множество частных предпринимателей, в этом и состоит уникальность региона, – продолжала девушка. – Найдется ли у вас есть время для интервью по данному вопросу? Нашим зрителям было бы интересно узнать мнение иностранца о нашей стране.

– Я буквально только что приехала, так что боюсь, что не смогу вам ничем особо помочь, – честно призналась я.

В приступе паранойи я уже начала представлять себе, что Марию направило ко мне СНБ (узбекская версия КГБ), чтобы выяснить мою истинную цель пребывания в стране, и что интервью – лишь предлог для моей депортации.

– Это не имеет значения, – широко улыбнувшись, заверила меня Мария. – Вы можете просто рассказать о своих первых впечатлениях от города.

– Но ведь я на самом деле только что приехала, – дипломатично заметила я. – У меня пока еще нет никаких первых впечатлений от города. Фактически я его даже не видела.

– Это не имеет значения, – повторила Мария с мягкостью телеведущей. – Вы можете просто рассказать о впечатлении, увиденном из автомобиля по дороге сюда.

– Но ведь я на самом деле не имею ни малейшего представления… – начала было я. Улыбка исчезла из глаз Марии, а вместе с ней и младенческое выражение лица. – Мне просто хотелось бы доесть свой салат, – сказал я. – И тогда мы сможем начать.

Пока я ела, Мария рассказывала мне о своих мечтах уехать из Узбекистана. В идеале в Германию. Будучи этнической русской, она чувствовала себя чужой в собственной стране. После распада СССР почти половина русских покинули Узбекистан, перебравшись в Россию или Казахстан. Осталось меньше миллиона. Русский больше не официальный язык, и многие узбеки предпочитают учить английский. Мария говорит по-узбекски, правда, с акцентом.

– Я не могу путешествовать, прежде чем по обязательной программе не отработаю здесь три года, – вздохнула она. – Все выпускники государственных вузов Узбекистана обязаны как минимум три года отработать на государство.

Любой выпускник норвежского факультета журналистики был бы на седьмом небе от счастья, предоставь ему гарантию на стажировку в NRK ^[26], однако Мария жаждала умчаться прочь отсюда. В Германии она сможет начать новую жизнь. Не имея никаких иллюзий насчет того, что занятия журналистикой или опыт на узбекском телеканале смогут принести ей хоть какую-либо пользу на Западе, она была готова снова начать учиться.

Когда я закончила есть, мы устроились на веранде с видом на то, что, по словам Марии, представляло собой старый город, хотя на первый взгляд ни один из открывавшихся глазу коричневых фасадов не выглядел старше нескольких месяцев.

– У нас в гостях туристка из Норвегии Эрика Фатланд, – торжественно произнесла Мария, глядя в камеру. – Каковы ваши первые впечатления от Узбекистана, госпожа Фатланд?

– Здесь все выглядит удивительно современным, – сказал я и тут же пожалела о своем «удивительно». А вдруг это покажется оскорбительным?

Мария в ответ только улыбнулась обнадеживающей улыбкой, и я подумала, что следует расширить мысль:

– Здесь множество прекрасных новых домов.

– В Андижане существует более 50 000 мелких предпринимателей и предприятий; это яркий пример того, что хозяйственная деятельность планируется и поощряется нашим правительством. Как вы сможете это прокомментировать?

Мне хотелось ответить, что эта фраза звучит как типичная пропаганда диктатуры.

– Это очень хорошая новость, – услышала я свой голос словно издалека. – Процветающая предпринимательская среда – положительное явление для экономики, она помогает сдерживать рост безработицы. В Киргизстане, откуда я только что приехала, безработица имеет необыкновенно высокие показатели, молодым людям приходится ездить на заработки в Россию… И это на самом деле очень грустно, – добавила я.

В Россию в качестве трудовых мигрантов также переезжают миллионы узбеков, но смею предположить, что подобную тему по Узбекскому государственному телевидению позволено комментировать только президенту страны. Несколько месяцев назад он выступал с резкой критикой иностранной рабочей силы. «В Узбекистане у нас сейчас немало ленивых людей, – сказал он. – Ленивые – это те, кто едет в Россию подметать улицы и площади. Испытываешь просто отвращение при мысли о том, что узбеки отправляются туда ради куска хлеба»^[13]. Возможно, причина его отвращения состоит и в том, что на деньги, отсылаемые узбекскими рабочими мигрантами из России, приходится почти одна пятая часть внутреннего валового продукта Узбекистана.

– А что вы думаете по поводу факта, что 90 % автомобилей, которые можно увидеть Андижане, сделаны в Узбекистане? – задала свой следующий вопрос Мария.

– Это впечатляет и является положительной тенденцией для экономики Узбекистана, – сказала я, широко улыбнувшись. – Замечательно, что узбеки поддерживают местную автомобильную промышленность.

Мария горячо поблагодарила меня за интервью и выразила свою радость в связи с тем, что ей удалось меня здесь отыскать.

– Телезрители особенно высоко ценят независимую точку зрения со стороны, – заверила она.

Андижан. Название навевает мысли о крови и смерти. Если вы наберете его в Гугле, то одной из первых строчек будет «Андижанская резня». Прибывшие сюда из Киргизстана туристы обычно спешат дальше. Смотреть здесь не на что. Единственная мечеть, пережившая землетрясение в 1902 г., сгорела дотла в результате пожара в 1980 г., от нее остался только кусок фасада вокруг входа.

Цель моей поездки в Андижан – собственными глазами увидеть площадь Бабура, где происходила резня. Согласно правительственным данным, во время столкновения было убито 187 человек, хотя, по мнению большинства независимых источников, жертв было как минимум в три раза больше. Прежде чем начать осмотр окрестностей, я сделала попытку разрешить бытовую, но все же очень актуальную проблему: мне нужны были наличные деньги.

Узбекские деньги сами по себе достойны описания в отдельной главе. В рамках стратегии усложнения процесса получения иностранной валюты в руки местного населения в Узбекистане запрещено расплачиваться чем-либо, кроме узбекских сомов. Эта валюта крайне нестабильна, и инфляция постоянно растет. Когда в 1993 г. рубли заменили на сомы, на один доллар приходилось семь узбекских сомов. В момент написания книги на черном рынке можно купить один доллар за 2800 сомов. Официальный курс значительно ниже и составляет приблизительно 2200 сомов, но ни у обычных узбеков, ни у авторитетных деловых людей практически нет возможности достать доллары легальным способом. Даже государственным предприятиям приходится ждать разрешения на обмен иностранной валюты в течение нескольких недель, причем выдается она по жестким квотам. Правительство не предпринимает никаких мер для выравнивания разницы между курсом черного рынка и официальным курсом, хотя эта разница используется в полной мере, когда речь идет об экспорте и импорте. Продажа товаров пересчитывается по официальному курсу, в то время как сам обмен осуществляется по курсу черного рынка.