Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Дружников cтр.№ 57

Хулиган ударил женщину, вырвал у нее сумочку, сел на мотоцикл и умчался. Вы видели номер мотоцикла, рядом телефон. Донести или не донести в милицию? На этот вопрос ответ однозначный: нельзя не сообщить. Но это не имеет отношения к обсуждаемой нами проблеме. Она касается политического доноса, который аморален в принципе. Как заметил Достоевский, если мне станет известно, что в соседней квартире печатают прокламации против властей предержащих, даже пусть я с этими прокламациями совершенно буду не согласен, все равно не донесу. Ладно, поставим вопрос иначе: а если в соседней квартире террористы делают бомбу и мне стало это известно?

Что касается доноса внутри семьи, то в этом случае современная мораль, как и Ветхий Завет, не делает различия между доносом политическим, уголовным и просто нежелательной утечкой внутрисемейной информации. В семье и, так сказать, из семьи аморальны любые виды доноса. Хотя в отдельных случаях это противоречит интересам общества в целом, но служит интересам семьи. Распад семьи — свидетельство нездоровья общества.

В странах, где нет тотального единомыслия, где политический донос не является «священной обязанностью», а семья неприкосновенна, каждый гражданин отвечает на этот вопрос сам. В американском контексте, например, семья подчас доверяет правосудию. Родители, брат или сестра сообщают в полицию об опасном родственнике, совершившем уголовное деяние, предотвращая новые преступления и добиваясь этим смягчения наказания.

Властям в тоталитарной системе постоянно нужен именно политический донос. Все спокойно, пока вас лично не начинают вербовать. Наметив жертву, звонят домой, предлагают встретиться «на скверике», вызывают в специальный отдел, имеющийся на каждом предприятии, приводят в «их» номер в гостинице. Начинают с шантажа, грозят, что не дадут квартиру, повредят с диссертацией, помешают сыну поступить в институт. Покой в семье, карьера, будущее — все начинает шататься. Потом обещают лучшую должность, возможность почитать запрещенные книги. Спрашивают-то ерунду: какие высказывания у вашего соседа? Лучше молчать — но тогда затаскают. Может, сказать, и отпустят? Или средняя линия: «Да, конечно, понимаю, как это важно, но я, к сожалению, ничего не слышал...» Они не верят. И вызывают снова и снова, потому что вы — никто, вы — «материал», по выражению Ленина, а они, стало быть, истинные ленинцы, они — государство, они — партия, они — закон, и деться некуда.

Но вот какая и для них беда. Не дай Бог, оступился любой из них, от мелкого районного чекиста до генсека. И он сам тут же превращается в «материал», и это для него конец. Уж сами-то они хорошо понимают, что в стране есть один реально действующий закон — произвол. И одно реальное право — сигнализировать.

Вернемся к отправной точке повествования. Кто же все-таки виноват во всем, что произошло в Герасимовке? Сам Павлик Морозов? Его предки? Семья? Школа? Система? Исторические условия? Виноваты все? Не виноват никто? Морозов виновен меньше всего: он ребенок. Личность начинается с возможности выбора, а у Павлика и большинства других советских детей 30-х годов выбор отсутствовал. Взрослые и те теряли моральные критерии, что же говорить о неразвитом мальчике? Тем более не может Павлик нести ответственность за то, что делалось от его имени после убийства.

Невиновность мальчика-доносчика не вызывает сомнений, но вдвойне преступны те, кто растлевал детей, чтобы удержаться у власти. Хочется от этого отмежеваться, свалить вину на отдельных людей, на преступные наклонности Сталина, на особые условия, которые вынуждали уничтожить одну часть общества для укрепления власти другой части. В отличие от национального геноцида, осуществлявшегося в фашистской Германии, мы назвали бы уничтожение «враждебных классов» в Советском Союзе социоцидом. И Павлик Морозов, сам того не ведая, стал символом советского социоцида, идеологически обоснованного террора, организованного одной партией против всех народов, населяющих страну.

Когда шел показательный процесс по делу об убийцах Павлика Морозова и цензурная брань в адрес врагов народа достигла пика, в уральской газете появилась статья, посвященная 300-летию со дня рождения Бенедикта Спинозы. Мы не знаем, случайно или с намерением в этой статье оказалась цитата из великого философа: «До какой степени боязнь заставляет людей безумствовать» ^[257]. Безумие от страха — может быть, это состояние точнее всего определяет жизнь страны, в которой происходили описанные здесь события.

Но холодный рассудок историка изумляет другое: как случилось, что под могучим прессом нагнетаемого партией коммунистов безумного страха доносчиками стали не все? Сам факт, что призывы поступать, «как Павлик Морозов», никогда не прекращались совсем, свидетельствует о том, что, как Павлик, все не поступали. Доказательство того и наша книга, материалы для которой мы собирали несколько лет во многих городах и заканчивали работу в Москве. Рукопись ходила в самиздате, потихоньку обсуждалась многими писателями и читателями, и никто, кроме автора, насколько мы знаем, за нее не пострадал.

Основной задачей советской литературы всегда было, как известно, создание положительных героев, помогавших советской власти. При этом никакие противники так не вредили этой власти, как она сама себе, сочиняя мифы, ее компрометирующие. Идет время. Павлика Морозова можно осудить, вовсе изъять, можно подкрасить, восстановить. Говорят, сознательный гражданин приучен верить всему, что он слышит, видит и читает. Из этого все-таки не следует, что он будет поступать так, как его заставляют. Даже в сталинских и гитлеровских лагерях чудом выживали несломленные люди. В России обыкновенный человек во все времена делает вид, будто он, как всегда, согласен. Но мы не знаем, о чем он думает. Он лжет, когда от него требуют лжи, а в душе хочет знать истину. Он поддается, когда его, по выражению Достоевского, хотят сузить, но поддается не до конца. Он мало кому доверяет и все же надеется: собственные дети на него не донесут.

1979-1983

Москва — Свердловск — Герасимовка —

Тавда — Ирбит — Первоуральск — Алупка —

Запорожье — Мелитополь — Харьков —

Львов — Ленинград — Магнитогорск

Гласность и сакральный мальчик-доносчик. — Попытки спасти имидж Морозова. — Автора хотят судить за оскорбление чести пионера. — Развал СССР. — Толпа сбрасывает памятник. — Сколько информаторов у спецслужб? — В новый век со старым героем?

Судьба этой книги (как и ее автора) оказалась необычной.

Работа над рукописью о Павлике Морозове закончена в начале 80-х, когда Советский Союз торжественно отмечал пятидесятилетие со дня смерти героя-пионера. Нечего было и думать о публикации. Рукопись попала в самиздат, а имя автора — в черные списки тех самых органов, символом которых назван доносчик 001. Объявленные гласность и перестройка мало что изменили.