Юность Жаботинского - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 22

Страница

– Совершенно верно, – согласился Жаботинский. – Но при этом устами своих лучших ни одного доброго слова она не сказала о племенах, угнетенных под русскою державой, и руками своих первых пальцем о палец не ударила в их защиту, зато щедро наградила ударами и обидами все народы от Амура до Днепра, и нас больше и горше всех. В марте отмечали пятидесятилетие смерти Гоголя, и в некоторых еврейских училищах устроили гоголевские торжества, учителя показывали в волшебном фонаре картинки из «Тараса Бульбы», а потом ученики или ученицы, картавя, пели перед бюстом: «Николаю Васильевичу сла-а-ва». И устроителям этого действа не пришло в голову, какова с нравственной точки зрения ценность этого хорового поклона в ноги единственному из первоклассных художников мира, воспевшему, в полном смысле этого слова, всеми красками своей палитры, всеми звуками своей гаммы и со всем подъемом увлеченной своей души воспевшему в «Тарасе Бульбе» еврейский погром. Ничего подобного по жестокости не знает ни одна из больших литератур. Это даже нельзя назвать ненавистью или сочувствием казацкой расправе над жидами: это хуже, это какое-то беззаботное, ясное веселье, не омраченное даже полумыслью о том, что смешные дрыгающие в воздухе ноги – ноги живых людей, какое-то изумительно цельное, неразложимое презрение к низшей расе, не снисходящее до вражды. Я могу процитировать, да не хочется, потому что нет никакой причины останавливаться на одном Гоголе, цитировать из него и не цитировать из его братьев по вашей великодушной литературе. Чем он хуже их и чем они лучше? Веселая картина получится, если взять и на память подсчитать ласку, что мы видели в разные времена от разных великанов русского художества. Для Пушкина понятие «еврей» тесно связано с понятием «шпион» – это в заметке о встрече с Кюхельбекером. В «Скупом рыцаре» выведен еврей-ростовщик, расписанный всеми красками низости, еврей, подстрекающий сына отравить папашу, а яд купить у другого еврейчика, аптекаря Товия. У Некрасова «жиды» на бирже уговаривают проворовавшегося русского купца: «Нам вы продайте паи, деньги пошлите в Америку», а сам пусть бежит в Англию: «На катере к насей финансовой матери. И поживайте, как царр!» Так говорили «жиды» – слог я исправил для ясности… У Тургенева есть рассказ «Жид», неправдоподобный до наивности: читая, видишь ясно, что автор нигде ничего подобного не подсмотрел и не мог подсмотреть, а выдумал, как выдумывал сказки о призраках. Старый жид, конечно, шпион, а кроме того, продает еще офицерам свою дочку. Зато дочь, конечно, красавица. Это понятно. Нельзя же совсем обездолить несчастное племя. Надо ж ему хоть товар оставить, которым он мог бы торговать… По Достоевскому – от жидов придет гибель России. Это, казалось бы, давало жидам право на внимание гения, на хотя бы один полноценный художественный образ могучего жида, способного погубить весь народ-богоносец, сто сорок миллионов православных душ! Однако ни одного цельного еврейского образа у Достоевского нет. Но если правда, что битый рад, когда бьют и соседа, то мы можем утешиться, припоминая польские типы Достоевского, особенно в «Карамазовых» и в «Игроке». «Полячок» – это обязательно нечто подлое, льстивое, трусливое, вместе с тем спесивое и наглое…

– А как же Чехов? – спросил «Саламандра». – Разве ваши не любят цитировать из «Моей жизни» фразу, что библиотека провинциального городишки пустовала бы, если бы не девушки «и молодые евреи»?

– О, да! – усмехнулся Жаботинский. – Это трогает наших еврейских критиков, это им льстит, они в этом видят агитацию за беспроцентное допущение евреев к образованию. Добрый мы народ, и самая добрая наша черта это – что и малым довольны… По существу же Чехов наблюдатель, не ведающий ни жалости, ни гнева и не любящий ничего, кроме увядающей красоты «вишневого сада», поэтому еврейские фигуры, изредка попадающиеся в «Степи», «Перекати-поле», «Иванове», написаны с обычным для этого художника правдивым безразличием. И с таким же правдивым безразличием нарисовал Чехов своего Иванова и засвидетельствовал, что Иванов, настоящий русский интеллигент, когда в дурном настроении, вполне способен обругать свою крещеную жену жидовкой. Но Чехов и сам во многих отношениях Иванов до мозга костей, случилось и ему однажды выругаться по адресу жидовки. Тогда он написал свою «Тину». Это анекдот еще более нелепый и неправдоподобный, чем тургеневский «Жид», настолько пошлый по сюжету, что и двух слов не хочется посвятить его передаче. Где это Чехову приснилось? Зачем это написалось? Так, прорвало Иванова, одного из несчетных Ивановых земли русской. Кого еще назвать? Лескова? Ничего в противовес этому списку не может назвать русская литература. Никогда ни один из ее крупных художников не поднял голоса в защиту правды, растоптанной на нашей спине. Даже в публицистике не на что указать, кроме одной статейки Щедрина и одной статейки Чичерина. Те из нас, которые малым довольны, восторгаются «Судным днем» Короленко, ибо там доказано, что иной хохлацкий шинкарь еще прижимистее шинкаря-еврея. Лестно. Если за это полагается мерси, то у Лескова есть гораздо более обстоятельные рассказы на тему о том, что хотя жид и мошенник, но румын еще того хуже, а русский помещик, купец и мужичок тоже не промах по части вороватости… Но ничего настоящего, ничего такого, что если не по силе, то хоть по настроению, по проникновению в еврейскую душу могло бы стать рядом с «Натаном Мудрым» Готхольда Лессинга или с Шейлоком Шекспира, русская литература не дала. Да и зачем такие высокие образцы: рядом у поляков есть знаменитый Янкель из «Пана Тадеуша», написанный Мицкевичем в то самое время, когда Пушкин малевал своего жида Соломона из «Скупого рыцаря»… Не сомневаюсь: как всегда, найдется пошляк, который во всем этом увидит ненависть к русской литературе. Если это случится, я возражать не буду – надоело спорить с пошляками. Между прочим, русскую литературу я очень ценю, включая и Гоголя, потому что литература должна быть прежде всего талантлива, и русская литература – далеко не в пример иным прочим отраслям русской национальной жизнедеятельности – этому условию удовлетворяет. Но мы проглядели, что родоначальная страница русской классической драмы – «Горе от ума» – насквозь пропитана обостренным националистическим чувством своей исключительности, выходками против французско-нижегородской ассимиляции, проповедью «премудрого незнанья иноземцев». Мы проглядели, что Пушкин в разгаре таланта написал потрясающее по энергии и силе стихотворение «Клеветникам России», где трепещет подлинный нерв того настроения, которое в Англии теперь называют джингоизмом, а попросту говоря, махровым шовинизмом. Мы проглядели, что в пресловутом и нас захватившем культе «святой и чистой» русской интеллигенции, которая-де лучше всех заграничных и супротив которой немцы и французы просто мещане, – что во всем этом славословии о себе самих, решительно вздорном и курьезном, гулко звучала нота национального самообожания. И когда недавно со всех трибун понеслась декламация о том, что «мы» обгоним Европу, что Франция реакционна, Америка буржуазна, Англия аристократична, а вот именно «мы», во всеоружии нашей неграмотности, призваны утереть им нос и показать настоящее политическое зодчество, – наша близорукость и тут оплошала, мы и тут не поняли, что пред нами взрыв непомерно вздутого национального самолюбия, туманящий глаза, мешающий школьникам учиться уму-разуму у Европы, у Америки, у Австралии, у Японии, у всех, потому что все их обогнали…

Страница