Юность Жаботинского - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 19

Страница

Троцкий: «Первые месяцы пребывания в одесской тюрьме я не получал книг извне и вынужден был довольствоваться тюремной библиотекой. Она состояла главным образом из консервативно-исторических и религиозных журналов. Я штудировал их с неутомимой жадностью… Христианское сознание, читал я в “Православном обозрении”, любит истинные науки, и в том числе естествознание, как умственную родственницу веры. Чудо с ослицей Валаама, вступившей в дискуссию с пророком, не может быть опровергнуто с научной точки зрения: “Ведь существуют же говорящие попугаи и даже канарейки”. Этот довод архиепископа Никанора занимал меня целыми днями и иногда снился даже по ночам… Пространное изыскание о рае, об его внутреннем устройстве и о месте нахождения заканчивалось меланхолической нотой: “Точных указаний о месте нахождения рая нет”. Я повторял эту фразу за обедом, за чаем и на прогулке…

Отголоски мировых событий доходили до нас в виде осколков… К нам однажды проник слух, что во Франции произошел переворот и восстановлена королевская власть. Мы были охвачены чувством несмываемого позора. Жандармы бегали в беспокойстве по железным коридорам и лестницам, чтоб унять стук и крики. Они думали, что нам снова дали несвежий обед. Нет, политический флигель тюрьмы бурно протестовал против реставрации монархии во Франции…»

Жаботинский: «Проводились и демонстрации. Первого мая. Те, у кого были деньги, покупали в тюремном ларьке какой-то особый сорт табака. Табак был форменная отрава, но продавался он в красных бумажных пачках. Красную оберточную бумагу распределяли между всеми обитателями политического отделения. Вечером залепливали ею стекла ламп, а лампы выставляли в окнах, и гуляющие, которые ехали конкой к “Фонтану”, видели издалека красное освещение и аплодировали. Хотя, возможно, и не аплодировали, ибо первого мая еще нет дачников. Но если уж выбирать между “действительностью” и легендой, то лучше верить в легенду».

Троцкий: «Я с восторгом читал в своей камере два известных очерка старого итальянского марксиста Антонио Лабриолы, проникших в тюрьму на французском языке… Очерки Антонио Лабриолы имели характер философских памфлетов. Они предполагали знания, которых у меня не было и которые мне приходилось заменять догадками. От опытов Лабриолы я отошел с целым ворохом гипотез в голове…»

А в «Повести моих дней» читаем у Жаботинского о его итальянской юности в том же 1899 году:

«Со дня прибытия в Италию я ассимилировался среди итальянской молодежи… В университете моими учителями были Антонио Лабриола и Энрико Ферри… не было проблемы, которой мы не занимались бы в кружке Лабриолы, – от положения негров в Америке до поэзии декадентов… Антонио Лабриола, главный глашатай марксистской доктрины в Италии, проповедовал ее не только с университетской кафедры: ежевечерне встречался он со своими студентами в кафе “Эранио” на улице Корсо. Я тоже был в числе этих студентов. Он беседовал с нами о событиях в Италии и за границей, о Трансваальской войне, о “боксерском” восстании в Китае, о прошлом и о будущем. Он относился к нам как наставник и советчик: однажды он велел мне сопровождать его ночью и по дороге выговаривал за то, что за день до этого видел меня в компании нескольких юношей, подозреваемых в склонности к анархизму…

Хотя я не помню, – и слава богу, что не помню, – о чем я писал изо дня в день в “Одесские новости”, я уверен, что мои статьи не обнаруживали никакой постоянной политической линии. Учение Лабриолы? Я не отрекся от него в глубине души, но просто не прибегал к нему и не интересовался им. Может быть, только одну идею я подчеркивал и на страницах газет, и в своих выступлениях с трибуны “Литературного клуба” (ибо, несмотря на обиду, я не прекратил посещать его): идею “индивидуализма”… на которой, если бы Творец благословил меня достаточным умом и знанием, я основал бы новую философскую систему и построил свое учение: вначале сотворил Господь индивидуума, каждый индивидуум – царь, равный своему ближнему, ближний твой – в свою очередь – тоже “царь”, и уж лучше пусть личность прегрешит против общества, чем общество против личности, ради блага индивидуумов создано общество, а не наоборот, и грядущий конец истории, пришествие Мессии – это рай индивидуумов, не стесненных законом и границами, и у общества нет иного назначения, кроме как помочь павшему, утешить его, поднять его и дать ему возможность снова вернуться к этой игре борений».

Как вам нравится? Именно тогда, когда девятнадцатилетний Жаботинский ежевечерне встречался в Риме с Антонио Лабриолой, «главным глашатаем марксистской доктрины в Италии», – именно в это время юный Троцкий штудировал марксизм по книге того же Лабриолы в уютной камере одесской тюрьмы, куда вскоре, вслед за Троцким, попадет Жаботинский!

Конечно, придирчивый читатель или въедливый рецензент скажет, что пребывание в одной той же тюрьме двух юных гениев, будущих создателей Израиля и СССР, – чистая случайность. И то, что их учителем оказался итальянский марксист Антонио Лабриола, – тоже случайность. Я не спорю, хотя существует мнение, что случайность – псевдоним Бога. Особенно если принять к сведению, что у некоторых историков есть подозрение, будто ученик Одесского реального училища Св. Павла Левушка Бронштейн был корреспондентом той газеты «Правда», за рукописное, на гектографе, издание которой исключили из гимназии Жаботинского и его младшего друга Чуковского…

Но, как увидит читатель в конце нашего романа, это тюремное пересечение судеб Жаботинского и Троцкого – далеко не последнее. Так что не будем спешить, вернемся в одесскую тюрьму, которая и по сей день исполняет свои исправительные функции, возвышаясь на окраине города четырехэтажной кирпичной башней за высоким кирпично-бетонным забором с колючей проволокой.

Экстренно, секретно

Начальник Одесского тюремного замка

Его Сиятельству

господину Одесскому градоначальнику

Рапорт

Имею честь донести Вашему Сиятельству, что содержащиеся в тюрьме политические арестанты на левом крыле корпуса под председательством именуемого по-тюремному «Гарибальди» – Боруха Пелера и помощника его Жаботинского вели переговоры об улучшении своего положения в тюрьме:

а) требованием увеличения времени ежедневной прогулки,

б) сообщением о заключенных, не имеющих собственных средств пользоваться улучшенной пищей,

и, наконец, о мерах борьбы против настоящего тюремного режима.

Страница