Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Дренда cтр.№ 14

Польские дизайнеры работают на экспорт, польские покупатели со страстью бросаются на импортные продукты «знаменитых мировых фирм». Первые официальные магазины открывает в Польше ИКЕА, для которой Польша не только субподрядчик, но и многообещающий рынок сбыта. «Мебельный магазин с перспективами», – рекомендует «Газета Выборча», которая при случае учит, как можно красиво обставить квартиру. «Это правда, ничто не превратит плетеные этажерки и тяжелый диван с кримпленовой обивкой в легкую, изящную, красивую мебель. Но самое главное – хотеть перемен, и новая идея наверняка появится. Даже самый страшненький диван преобразится, если его прикрыть огромным покрывалом, свободно свисающим со всех сторон до самого пола. Получится безразмерное сиденье, которое, в зависимости от предназначения комнаты, может быть небесно-голубым с аппликациями в виде тучек в одном из верхних углов, или атласно-черным с несколькими косыми полосками разной ширины красного или малиново-фиолетового цвета, или солнечно-пляжным с аппликациями контрастных тонов. Приветствуются работы в технике пэчворк. Жалюзи, сменившие гардины и занавески, стол, накрытый однотонной скатертью, все подобранное в тон, будут преобладать в комнате настолько, что какая-нибудь этажерка будет существовать лишь в своей функциональной роли, – советует автор статьи Иоанна. – Если на стене висят рядом отпускная фотография без рамки, современный натюрморт маслом в темной резной раме и старинная скрипка, результат будет ужасен. И притом независимо от мебели». За мебелью из лозы, бамбука и предметами в японском стиле «Газета» предлагает идти в магазины «Галереи дизайна», которые предлагают также «белые импортные жалюзи, покрывала (1–2,5 миллиона злотых) и подушечки (150–340 тысяч злотых) в технике пэчворк, очень красивые складные (пазлы) деревянные игрушки (прекрасный подарок для зарубежных друзей!) и разные вещички из пробки, разноцветные бумажные салфетки, будильники и другие мелочи ценой около нескольких десятков тысяч злотых».

Так же как в современной архитектуре, начинают появляться вариации на темы усадеб, дворцов с башенками и пирамид, да и сами дома превращаются в декорации костюмированного фильма. Самым большим царством стилизованной мебели стали, наверное, салоны не существующей в настоящее время фирмы Mebel-Cyroń. Так, ее владелица Эльжбета Цыронь воплотила свое стремление ввести на польский рынок необычное художественное оформление, которое видела в Германии. Таким образом, в Шлёнске, а потом и в других местах появились цветные, постмодернистские павильоны в духе вроцлавского универмага Solpol, полные импортных и отечественных стульев в дворцовом стиле, комодов, отделанных ламинатом под мрамор, и фарфоровых собачек. Один из магазинов – знамение времени – был открыт в громадном катовицком торговом комбинате Rozdzień времен позднего Герека. По радио передавали рекламу, голос пел на силезском диалекте: «Чудесная мебель, чудесная!» На стыке десятилетий появляются будущие лидеры польского мебельного рынка, Black Red White, Forte или Vox: знаменательно, что вначале они не подчеркивают своего происхождения, очевидно стремясь избежать ассоциаций с низкосортными изделиями. Vox вставляет в название немецкое слово Industrie и предоставляет аттестаты «польских и западных институтов».

* * *

Не знаю, читали ли сценографы сериала «В лабиринте» эссе Спевака, но квартира доктора Дурая (естественно, сотрудника института), которую нам предоставляется возможность увидеть в первой серии, выглядит так, будто постановщики приняли текст «Кто такой япишон» близко к сердцу. У семьи Дурай открытая кухня (которая, «будучи соединена с комнатой, создает нечто вроде sitting room»), а на окнах, совсем как в тексте, «занавески в бело-красную и бело-голубую клетку». Они усаживаются за большой стол (не низенький) на венские стулья – вероятно, из Радомско! – а в разных уголках квартиры видно мебель характерного цвета теплой сосны с закругленными углами. Когда доктор приглашает Эву на бокал вина, они беседуют о Майлзе Дэвисе и слушают пластинки, выпущенные фирмой Poljazz. Над супружеской кроватью висит звериная шкура, рустикальный элемент, привносящий капельку дикости в блочный дом. Свекор и свекровь Эвы живут в доме-шкатулке с обшитыми деревянными панелями стенами и кессонными потолками. Государственный институт клинической фармакологии не рекомендует красить масляной краской нижнюю часть стены (а острый глаз заметит на стенах плакаты работы Ежи Флисака, рекламирующие здоровый образ жизни, безопасность и гигиену труда). В свою очередь, загородная вилла, в которой находится частная фирма, демонстрирует вкус новой эпохи: впрочем, на стенах панели, но белые, мебель тоже белая, офисная; в самый раз для бизнесмена, который в середине 1988 года небрежно бросает слова вроде know-how. Но независимо от статуса, возраста и рода деятельности у каждого персонажа в квартире обязательный кресло-журнальный комплект, столик-кресло, причем на креслах пушистые накидки, а над спинками вьется филодендрон сердцелистый.

Над супружеской кроватью висит звериная шкура, рустикальный элемент, привносящий капельку дикости в блочный дом…

Кадр из сериала «В лабиринте», 1989

Разумеется, сериал, даже если снят в настоящих квартирах, так же как и посвященные интерьерам журналы, и журналы типа «Сделай сам», показывали реалии жизни небольшой части общества, скорее городского населения, которому легче было что-то организовать, достать или купить за валюту (а предстоящее разделение поляков по наличию или неимению валюты с опасением предсказал даже такой сторонник свободного рынка, как Стефан Киселевский). Это были модные, перспективные интерьеры (несостоявшиеся свекор и свекровь Эвы жили примерно как жена столяра в эссе Яцковского), хотя с современной точки зрения и так типичные для небогатой страны. За тем, что происходило на периферии, внимательно следил объектив фотоаппарата Зофьи Рыдет, которая тогда продолжала работу над циклом «Социологическая запись». Рыдет неоднократно упоминала в беседах и в письмах, что спешила запечатлеть сельскую жизнь, которая под натиском техники уходила в небытие. «Скоро никто не поверит в то, что я фотографировала. Например, сегодня. Старая изба, еще курная, глиняный пол, малюсенькие окна, огромная печь, на которой лежит старуха-бабка. Старый, едва дышит, муж сидит на пороге, словно воплощение боли. Эмиль [Куглер] не мог фотографировать. И у меня руки дрожали. Неподалеку от них стоят прекрасные новые дома, а в дверях девушка в мини-юбке. Вот это и есть новый мир. А я бы очень хотела показать именно то, что было – мир, который уже исчез», – писала она в письме Кристине Лычивек в 1987 году.

Тереса Кучиньская упоминает исследования, из которых вытекает, что 80 % семей, вселяясь в квартиру, покупают обстановку с нуля, а зеркальное сходство множества квартир просто обусловлено тем, что разрушения Второй мировой войны сделали невозможным естественное накопление благ разными поколениями, как происходило в других странах. В книгах Кучиньской и других авторов представлены, прежде всего, варшавские дома, и такой вывод очевиден, но на фотографиях Рыдет, особенно сделанных в Подгале, районе, который она часто посещала, видно это наслоение жизни, накопление. В сельском интерьере, с галереей икон, с килимами, вместо расписного буфета – мебельная стенка, а рядом с портретом Папы на стене висит американский туристический плакат. Мы редко встречаем у нее продуманные, спланированные помещения, скорее новые предметы попадают в существующий мир – хотя здесь есть и девушка, любительница прогрессив-рока, которая живет с оклеенным афишами группы Marillion молодежным мебельным модулем и шкафом-кроватью, и есть краковские художники, которые обустраиваются с фантазией, осмысленно. Но фотографии Рыдет прежде всего демонстрируют существующее положение вещей: у многих поляков в квартире стояла та же самая мебель, что несколько лет или даже несколько десятков лет раньше, дополненная тем, что удавалось докупить. Не знаю, была ли она знакома с многолетними исследованиями Института промышленного дизайна о том, как живут поляки; несомненно, эти исследования – и специалистов по жилищам, и женщины, ведущей летопись домов, – удивительно сошлись во времени.