В этот момент она услышала на лестничной площадке торопливые шаги. Наверху лестницы они затихли.
– Джудит…
Мэри Милливей. Джудит похолодела, замерев прямо посередине очередного всхлипа.
– Ты что здесь делаешь?
Но Джудит молчала, второпях утирая слезы. Мэри стала спускаться.
– Я думала, вы вернулись бог знает когда и уже давным-давно плаваете в бухточке. А потом увидела из окна детской, как Эдвард один идет через сад. С миссис Боскавен все в порядке? – Ее голос зазвенел от тревоги. – Что-нибудь случилось?
Подойдя сбоку к Джудит, Мэри положила руку ей на плечо. Джудит, как невоспитанный мальчишка, утерла нос тыльной стороной руки и помотала головой:
– Нет, все в порядке.
– Надеюсь, вы не засиживались слишком долго, не утомили ее?
– Нет.
– Но отчего вы пробыли там так долго?
– Мы ходили в хижину, чтобы снять паутину.
– Так почему ты плачешь? – Мэри села на ступеньку рядом с Джудит и обняла ее рукой за плечи. – Скажи мне. В чем дело? Что случилось?
– Ничего. Я… просто голова болит. Я не захотела идти на пляж. – Тогда только она повернулась к Мэри и увидела знакомое веснушчатое лицо, добрый, озабоченный взгляд. – Ты… у тебя есть платок, Мэри?
– Конечно. – Из кармашка ее полосатого фартука явился платок, Джудит с благодарностью взяла его и высморкалась. Перестав шмыгать носом, она почувствовала себя чуть лучше.
– Я думала, ты тоже ушла на пикник вместе со всеми.
– Нет, я не пошла. Не хотела оставлять миссис Кэри-Льюис одну, вдруг ей что-нибудь понадобится. Так что же нам делать с твоей головной болью? Сидючи тут и охая, делу не поможешь. Может, поднимешься со мной в детскую, подыщем тебе что-нибудь в шкафчике с лекарствами. Тебе надо посидеть спокойно и выпить чашку чая. Я как раз собиралась ставить чайник…
Уже одно присутствие Мэри успокаивало и утешало, от нее веяло уравновешенностью и здравомыслием, и это было бальзамом для израненного сердца Джудит. Мэри встала и помогла ей подняться, отвела наверх в детскую и усадила в углу старого продавленного дивана, а сама подошла к окну и слегка передвинула занавеску, чтобы солнце не било девушке в глаза. Затем скрылась в примыкающей к детской ванной и вернулась со стаканом воды и парочкой таблеток.
– Вот, прими это, и тебе тут же полегчает. Посиди тут, расслабься, а я пока приготовлю чай.
Джудит послушно проглотила таблетки, запив их холодной, кристально чистой водой, потом прислонилась к спинке дивана и закрыла глаза. Легкий ветерок веял на нее из открытого окна, уютно пахло свежевыглаженным бельем, сладким печеньем и срезанными Мэри розами, стоявшими в бело-синем кувшине посередине стола. Ее рука все еще сжимала платок Мэри, Джудит стиснула его, как будто это был какой-то талисман, от которого зависела ее жизнь.
Вскоре Мэри вернулась, неся на маленьком подносе заварочный чайник и чашки с блюдцами. Джудит зашевелилась было, но Мэри остановила ее:
– Сиди, сиди. Я поставлю поднос сюда, на табуретку. – Она подвинула свое старое «нянькино» кресло и уютно устроилась в нем спиной к окну. – Когда самочувствие неважное, нет ничего лучше чашечки чая. По-женски нездоровится, да?
Джудит могла бы ответить утвердительно – вышла бы прекрасная отговорка, но она никогда не лгала Мэри и даже теперь не могла заставить себя сделать это.
– Да нет, совсем нет.
– Когда это началось?
– Недавно. – Мэри протянула ей дымящуюся чашку, и она задребезжала на блюдце, когда Джудит приняла ее слегка дрожащей рукой. – Спасибо, Мэри. Ты просто ангел. Как хорошо, что ты не пошла на море. Не знаю, что бы я без тебя делала.
– Не помню, чтобы ты когда-нибудь так плакала.
– Да… наверно, такое со мной впервые…
Джудит отхлебывала маленькими глоточками чай, обжигающий и восхитительно бодрящий.
– Что-то случилось?
Джудит глянула на нее, но Мэри, опустив глаза, сосредоточенно наполняла свою чашку.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я не дура. Я всех вас, ребятки, знаю как свои пять пальцев. Что-то произошло. Просто так ты бы не рыдала, будто пришел конец всему.
– Я… я не уверена, что хочу об этом говорить.
– Уж кому-кому, а мне ты можешь рассказать. У меня есть глаза, Джудит, я видела, как ты растешь. И я всегда побаивалась, что это может произойти.
– Что может произойти?
– Дело в Эдварде?
Джудит подняла глаза – в лице Мэри не было ни праздного любопытства, ни осуждения. Ей нужен был голый факт. Она не станет порицать и обвинять. Она много чего повидала в жизни, и никто лучше ее не знает детей Кэри-Льюисов со всеми их достоинствами и недостатками.
– Да, в Эдварде, – тихо ответила Джудит. Признаться в этом, высказать это вслух было несказанным облегчением.
– Влюбилась в него?
– Избежать этого было практически невозможно.
– Вы поссорились?
– Нет. Мы не ссорились. Просто между нами возникло непонимание.
– Вы все обсудили и расставили по местам?
– Мы пытались, мы говорили, но только пришли к выводу, что наши чувства не совпадают. Понимаешь, я думала, что настал момент рассказать ему о своих чувствах. Думала, мы уже переросли стадию притворства. Но я жестоко ошиблась и в конце концов только выставила себя идиоткой…
– Ну-ну, только не надо опять плакать. Мне можешь открыться. Я пойму…
Джудит с трудом сдержалась, приложила скомканный платок к лицу, отпила еще чаю.
– Разумеется, оказалось, что он меня не любит. Он привязан ко мне, как к Лавди, но я не нужна ему навсегда. На самом деле нечто подобное уже было раньше. В прошлое Рождество. Но я была тогда слишком маленькая, и я как бы… испугалась. Мы повздорили, и могло сложиться страшно неловкое положение для нас обоих. Но все обошлось, потому что Эдвард вел себя так разумно, готов был все забыть и начать сначала. И все утряслось. А сегодня…
Но конечно же, она не могла рассказать Мэри – это было слишком личное. Интимное. Даже постыдное. Она сидела, опустив глаза в чашку и чувствуя, как щеки заливает предательский румянец.
– На этот раз вы зашли чуть дальше? – догадалась Мэри.
– Можно сказать.
– Что ж, такое случалось и раньше и еще будет не раз. Ух, как я зла на Эдварда! Он милейший человек и способен очаровать кого угодно, но ни капли не думает ни о других, ни о будущем. Порхает по жизни как мотылек. Другого такого парня на свете не сыщешь, заводит друзей и тащит их домой толпами; вот он с одним, а не успеешь оглянуться – уже с другим.
– Я знаю. Знала, наверно, всегда.
– Хочешь еще чаю?