– Возможно, это специфика России. Наши заказчики не очень-то платят за творческие идеи. Они покупают только то, что им понятно, и в большинстве случаев не готовы рисковать.
В глазах арт-директора появилось нечто, похожее на понимание.
Он немного сбавил обороты:
– Хорошо! Давайте оставим в покое коммерцию. Вернемся к искусству, мне эта тема гораздо интереснее.
– Ну, еще бы! – Никита понимающе подмигнул. – Прошу заметить: я ничего не имею против искусства. Просто считаю, что это удел избранных. А сейчас сплошь и рядом художником называют кого попало. Откровенно говоря, меня это бесит!
Вслед за Никитой невольно заулыбались все. Особенно довольным выглядел фотограф – от его меланхолии не осталось и следа.
– Согласен! – поддержал он Никиту. – Я тоже не люблю выскочек. Если пользоваться вашей терминологией, «удача дебила» может принести скоротечную славу, но не сделает из человека художника. А если все-таки сделает, значит, есть и талант, и упорство. Без них невозможно развить случайную идею.
– Пожалуй! – согласился Никита. – Сейчас востребованы сложные концепции, которые требуют осмысления – простые повествования о жизни мало кого интересуют.
– Вы считаете современную публику такой искушенной? – перебил его красноглазый ассистент.
– Дело не в искушенности. Интернет вывернул людей наизнанку, личные истории всем просто приелись. Съемка на мобильный телефон, социальные сети – массовая культура создает новую среду для концептуальной фотографии и все чаще вторгается на ее территорию. Поэтому у «обычных», как вы говорите, людей и возникает подозрение, что современное фотоискусство – это иллюзия, мистификация. Что каждый человек может сделать шедевральный снимок, что для этого не требуется быть художником. Возможности фоторедакторов только укрепляют их в этой мысли.
– А что фоторедакторы? – красноглазый ассистент как будто бы немного протрезвел, но все еще горячился. – Ведь живопись допускает трактовку реальности? Чем фотография хуже?
– Фотография не хуже и не лучше живописи, – примирительно ответил Никита. – Я бы вообще не сравнивал. И фоторедакторы – штука полезная. Только художник использует их, как вы правильно заметили, для трактовки реальности: убирает лишнее и добавляет необходимое, чтобы добиться соответствия своему замыслу. А дилетант считает, что фоторедактор нужен только для маскировки изъянов, физического несовершенства моделей или огрехов в работе фотографа. Хотя без этого тоже никуда.
Изголодавшийся по любимому делу, он никак не мог остановиться. Надо заметить, его слушали очень внимательно. Даже красноглазый оратор, наконец, угомонился.
– Простите, – Никита покаянно вздохнул, – разговоры об искусстве не мой конек. Признаюсь, я – рекламный ремесленник, мне ближе всего коммерческая фотография. По-моему, создавать хорошую рекламу – это круто. А концептуальное искусство меня трогает далеко не всегда. Возможно, потому, что во многих случаях это вовсе не искусство, а только его имитация.
В памяти всплыли слова Изабель: «Ты просто жалкий сноб! Каждый имеет право выражать себя в искусстве».
Как будто ставя точку в незаконченном споре с нею, он добавил:
– Я с почтением отношусь к художникам. Способность увидеть что-то новое и донести свое открытие до других – это дар. Он дается не каждому. Некоторые считают меня снобом. Пусть так!
– Мы совсем вас заговорили и не дали поесть! – спохватилась девушка-визажист, с жалостью глядя на остатки холодного антрекота в тарелке Никиты.
– Ерунда! – отмахнулся тот. – Я так давно не общался с коллегами! Очень рад, что с вами встретился!
– Вы сказали, что у вас раньше было агентство. А чем вы занимаетесь сейчас?
Сам не зная того, бородатый ткнул в самое больное место.
Никита помолчал, ковыряя вилкой остывшую еду.
– Ничем не занимаюсь, – уныло признался он. – Купил дом здесь, в Лантерн. Привожу его в порядок. Дальше будет видно. Пока не знаю.
– Вынашиваете идею нового проекта? – понимающе улыбнулся фотограф. – Желаю удачи! Мне кажется, так же, как и мы все, вы – раб медной лампы, которая называется рекламой. Мало кому удается расстаться с ней навсегда. Даже вырвавшись ненадолго, мы снова в нее возвращаемся.
Он оглядел притихших коллег.
– Пора ехать. Уже вечер, а мне еще везти вас всех в Тулузу.
«И чего я так развыступался?» Проводив съемочную группу, Никита устало прислонился к жесткой спинке резного стула. «Лектор, тоже мне. Крупный специалист в области семейных отношений и фотографического искусства».
Внутри было пусто и радостно. Как после тяжелой, результативной работы. Он машинально разглядывал фасад буфета рядом с собой: «До чего же красивая резьба! Надо прийти сюда с фотоаппаратом, поснимать детали. Вот эта львиная морда потрясающе сделана!» В его памяти зашевелился какой-то смутный образ. «Открывается поворотом львиной головы… Откуда это?» И тут он вспомнил. Эдвард! Старина Эдвард признался в приступе откровенности:
– В тайнике лежит самое ценное, что у меня есть. Знаешь, там очень интересный механизм! Он открывается поворотом львиной головы.
Воровато оглянувшись в сторону входа, Никита привстал и взялся за голову льва, вырезанную посередине широкого карниза. Она немного подалась. Никита нажал сильнее и попытался повернуть голову сначала в одну, затем в другую сторону. Внутри буфета послышался негромкий механический звук, как в больших старинных часах, и вдруг из карниза мягко выдвинулся плоский ящик. Никита снова оглянулся и сунул руку внутрь. Нащупав дрожащими пальцами плотную бумагу, он быстро положил находку на стол, прикрыл ее салфеткой и захлопнул тайник. Стук сердца отдавался в ушах.
«Как же мне это отсюда вынести? – судорожно соображал он. – Так! Спокойно! Никто не помнит, что было у меня в руках, когда я пришел. Главное – не суетиться».
Он залпом выпил остатки воды, встал из-за стола и, на секунду замерев, поднял салфетку. Под ней лежал обычный конверт. По виду вполне современный. «Похоже, это не старинная рукопись». Никита был разочарован. «Но все равно интересно».
Он открыл конверт дома, сидя за кухонным столом. В нем лежал сложенный втрое лист бумаги. Никита развернул его и некоторое время с любопытством смотрел на две строчки с цифрами и латинскими буквами.
– Как в кино, – произнес он. – По закону жанра это должен быть номер банковского счета.
На ощупь в конверте оставалось что-то еще. Это была фотография. Никита оперся подбородком на сжатые кулаки и на некоторое время затих, глядя на снимок. На нем, определенно, была центральная площадь Лантерн. Бюджеты ЮНЕСКО и рука реставратора еще не облагородили камни мостовой и окружавшие ее фасады – все выглядело обшарпанным. На фоне фахверкового домика, тесно прижавшись друг к другу, стояли счастливые Эдвард и Николь.
– Ты не все знаешь, Пат, – проговорил Никита. – Или не все рассказываешь.