Тяжелый свет Куртейна. Желтый - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 49

Сейчас, во сне, Квитни помнил дедовский дом на окраине, на улице Белых Свирелей, самого деда, маленького, худого, веселого, с вечно всклокоченной бородой, его лучшего друга Лукаса, проводившего у них почти все вечера, росшую у забора высоченную сосну по имени Беатриче, серую кошку по имени Кот, маму, которая жила в другом городе, иногда приезжала с полными чемоданами подарков и каждый день, пока была дома, устраивала вечеринки в саду, с музыкой, танцами и карнавальными переодеваниями, компанию соседских детей, особенно Машку и Пятраса, и как однажды целых два года подряд рядом с их улицей было Зыбкое море, сразу за забором начинался пляж; мама тогда смеялась: «Завидно, хоть возвращайся обратно!» – но не вернулась, конечно. Жить дома ей было нельзя: пожизненный запрет на проживание в Граничном городе за контрабанду; вообще к такому редко приговаривают, за всю историю десяти случаев не наберется, но мама на чем-то таком ужасном попалась, что ему даже когда повзрослел, наотрез отказались рассказать, видимо чтобы сам за этим не побежал. А лучший адвокат в городе, нанятый ее заказчиками, сумел добиться только разрешения раз в год под присмотром полиции навещать семью; хотя это, наверное, и без адвоката разрешили бы. Нельзя же человеку совсем никогда, даже в отпуске дома не бывать.

Все это Квитни помнил сейчас и удивлялся – как вообще мог забыть? Не на миг, а на долгие годы, и не какие-то мелочи, а деда, маму, сосну и кошку, дядю Лукаса с пирогами, любимых друзей, старый трехэтажный дом, скрипевший на ветру, как корабль, книги с картинками в дедовской библиотеке, настоящий клад, который однажды нашли в соседском саду, школьную химическую лабораторию с колбами, круче, чем в любом кино, все свое смешное, очень счастливое детство, всю свою бестолковую развеселую жизнь.

Я с ума вообще сошел? – думал Квитни, стоя на набережной и глядя на желтый свет далекого дома – то есть прежде далекого, а теперь близкого, вот он, совсем рядом, руку протяни, за рекой. Да точно сошел с ума, – говорил себе Квитни, но не испытывал по этому поводу ни огорчения, ни беспокойства. Чего беспокоиться о том, что было и прошло. Я вернулся, – думал Квитни, – я наконец-то вернулся. Почти вернулся, осталось перейти реку. Мой дом за рекой.

– Мой дом за рекой, мой дом за рекой, – пел Квитни. Очень громко пел, отчаянно фальшивил, даже не столько пел, сколько кричал, как в детстве, когда возвращался из гостей в темноте и боялся, но признаваться в этом не хотел, наотрез отказывался от провожатых, а потом выходил за калитку и обмирал от ужаса, так вокруг было темно, и такими страшными чудищами казались тени деревьев, что хоть на землю ложись, зажмурившись, чтобы ничего не видеть, но ложиться нельзя, чудища могут съесть, и тогда он начинал петь – не какую-то конкретную песню, а просто обо всем подряд: «А-а-а-а, я иду домой, я иду домой с подарком, несу деду миску рыбных оладий, а-а-а-а, большую миску несу!» Музыкального слуха у него отродясь не было, зато голос громкий и звонкий, на чудищ это отлично действовало, в смысле они носа высунуть не смели из этой своей тьмы, поэтому все всегда хорошо заканчивалось: Квитни приходил домой, к деду, который ждал его на пороге с трубкой, набитой ароматным контрабандным табаком.

Никогда об этом не вспоминал, а сейчас вспомнил – сразу после того, как увидел, что мост Короля Миндаугаса в огне, а значит пробираться на тот берег придется по смешным круглым льдинам, тонким, как блины. В центре каждой льдины-блина был рот, накрашенный ярко-красной помадой; чтобы кусаться, или просто для красоты, этого Квитни не знал, но выбора не было, поэтому он прыгнул на ближайшую льдину, стараясь приземлиться поближе к краю, то есть подальше от красных губ, и запел.

– Мой дом за рекой, – пел Квитни. – А-а-а-а, мой дом за рекой! Я иду домой, мне никто не страшен, я иду домой.

Получалось так ужасно, что ошеломляло даже его самого. И хорошо, что ошеломляло – когда тебе так неловко за собственное фальшивое пение, это здорово помогает отвлечься от хищных ртов и того факта, что тонкие льдины гнутся под твоей тяжестью, то и дело уходят под воду, в любой момент могут совсем затонуть. И не то даже плохо, что вода холодна, а течение стремительно, а то, что под водой все эти хищные пасти налетят, как пираньи, вмиг обглодают до самых костей, но об этом лучше не думать. Не надо об этом думать на самой середине реки, поэтому Квитни пел все громче, перепрыгивая со льдины на льдину, с зубастого блина на соседний зубастый блин.

– Как вам не стыдно! – строго сказал мужской голос.

– Мне очень стыдно, мой дом за рекой! – завопил Квитни, вдохновленный новой строкой. И с энтузиазмом продолжил: – Я иду домой, мне стыдно! А-а-а-а, мне очень стыдно, мой дом за рекой!

Продолжая петь, он перепрыгнул на ближайшую к берегу зубастую блинную льдину и ухватился за протянутые из темноты человеческие руки, сильные и надежные, почему-то сразу три. Заткнулся только когда почувствовал под ногами твердую землю. Сел на нее и подумал: я вот-вот заплачу. И принялся рыть яму, чтобы в нее спрятаться – сейчас, как это часто бывает во сне, он был уверен, как если бы с младенчества точно знал, что таковы законы природы: человек способен плакать только спрятавшись в яме, поэтому ее надо вырыть как можно быстрее, пока еще есть силы терпеть.

– Ерундой вы сейчас занимаетесь, – укоризненно произнес мужской голос; кажется, тот самый, который его стыдил. – Не надо вам яму рыть, она не нужна. Только ради всего святого, умоляю, не начинайте петь: «А-а-а-а, я занимаюсь ерундой». Еще одно ваше выступление я точно не переживу. У меня самый конец непростого дежурства. И абсолютный музыкальный слух.

– Я пел, чтобы они не кусались, – объяснил Квитни.

Наконец поднял глаза на своего собеседника и увидел, что перед ним полицейский в форме. Даже два полицейских, один побольше, другой поменьше. И тот, который поменьше, смотрел на Квитни крайне неодобрительно. Словно намеревался оштрафовать.

– Предъявите документы, – сказал полицейский поменьше и оказался женщиной. Ну или просто голос у него такой женский, специально, чтобы сбивать преступников с толку. Этих полицейских хрен поймешь.

– Ваши документы, пожалуйста, – поддержал коллегу первый полицейский. И добавил, как показалось Квитни, извиняющимся тоном: – Здесь пограничная зона. Нельзя ходить без специальных пропусков.

– Вы с ума сошли, – не спросил, а утвердительно сказал Квитни. – Какие, в задницу, документы? Какая пограничная зона? Я просто иду домой, к деду. Вон в тот дом, где свет горит в окнах. Видите? Дед меня ждет.

– Без пропуска, к сожалению, не имеем права вас пропустить, – покачал головой полицейский.

А второй, который поменьше, сказал женским голосом:

– Ну хоть какие-то документы у вас должны быть, – и ловко выдернул из уха Квитни свернутые в трубочку водительские права.

– Нет, вы точно с ума сошли, – растерянно пробормотал Квитни, схватившись за ухо. – Так же нельзя!

– Так нельзя, – повторил Квитни, проснувшись в гостиничном номере.

Вздрогнул от звука собственного голоса, открыл глаза. Огляделся. Вокруг темно, только постель расплывается неопрятной белой кляксой. Вот именно из-за этого визуального эффекта никогда не любил белое белье, предпочитал темные простыни и пододеяльники, чтобы сливались с ночной темнотой. Зачем его вдруг постелили? Откуда оно вообще у меня взялось?.. А, стоп. Я же не дома. В гостинице, в Вильнюсе. Приехал сюда работать. Точно. Все сходится. Все в порядке. Можно еще поспать.