Видимо, что-то изменилось в её лице, потому что Иван Николаевич серьёзно посмотрел на неё и подбадривающе улыбнулся, от чего ей стало совсем уж плохо. Усилием воли она взяла себя в руки и попросила хозяина показать ей дом. Попросила – и осеклась: а вдруг ему тяжело?
Но дядя неожиданно легко поднялся и, предложив ей руку, устроил целую экскурсию. Видно было, что домом своим он гордится и рад любой возможности немного похвастаться своим детищем.
Охая, ахая и то и дело восхищённо покачивая головой, Ольга ходила от комнаты к комнате, от окна к окну. Если и существовал на свете дом её мечты, то это был именно он. Об этом она, не сдержавшись, и сказала хозяину, чем вызвала у него очередной приступ хохота:
– Как приятно, Оленька, что вы так меня понимаете. А то до вас, поверите ли, никто, абсолютно никто не сказал мне ни одного доброго слова об этом доме. Чего я только не слышал: и игрушка, мол, и несуразица, и не соответствует нашему климату. А мне всегда очень хотелось вот именно такой домик. И чтобы по нему бегали дети и животные. А во дворе море цветов и липы с черёмухой да пара лиственниц. Обожаю лиственницы, особенно осенью, когда хвоя совсем мягкая и уже жёлтая, но ещё не осыпалась. Но и весной они чудесны, зелёные, пахучие. Вот посмотрите, – он подвёл её к окну, и она увидела два нежно-салатовых дерева с мягкой, похожей на шерсть хвоей, только проклюнувшейся из почек. Иван Николаевич распахнул окно и протянул руку к зелёной лапе. Ольга не удержалась и повторила за ним, ощущая под рукой прохладную нежную мягкость, похожую на шерсть какого-то неведомого животного. Дядя глубоко вдохнул воздух и улыбнулся:
– Вот это и есть дом моей мечты.
– И моей, – эхом ответила Ольга, парадоксально чувствуя себя очень счастливой.
– Так приезжай почаще, Оленька, – перешёл вдруг Иван Николаевич на «ты», – я буду счастлив.
– Спасибо, – Ольга была так растрогана, что с трудом сдерживала подступившие вдруг неизвестно откуда слёзы.
– Будем, будем, приезжать, дядя, пока у тебя силы на нас есть, – преувеличенно бодро и невероятно бестактно воскликнул вдруг тихо подошедший к ним сзади Павел.
Иван Николаевич и Ольга дружно вздрогнули, повернулись к нему и непонимающе, будто вынырнули вдруг из сладкого сна, посмотрели на него, а потом друг на друга.
– По-моему, я лишний на этом празднике жизни, – пробурчал Павел, – не пора ли тебе лечь, дядя?
Иван Николаевич молча тяжело посмотрел на него и покачал головой, снова предложив руку Ольге:
– А пойдём-ка, Оленька, на третий этаж, там чудесный балкончик, с которого открывается очень неплохой вид на весенний пейзаж.
Ольга с готовностью кивнула, и они весело направились к широкой и пологой лестнице. Павел мрачно посмотрел им вслед, подошёл к столу и, игнорируя поспешившего на помощь Михаила, которого дядя шутя величал то дворецким, то мажордомом, налил себе полный стакан виски и выпил его залпом, утерев покрасневшие губы рукавом дорогого пуловера:
– Сю-сю-сю, какие нежности. Просто муси-пуси какие-то!
Михаил неодобрительно посмотрел на широкий, с толстым дном стакан и покачал головой. Ему не нравилась эта американская манера пить виски. Иван Николаевич всегда пил виски только правильно – из коньячных бокалов на короткой ножке. А вот его племянник… Мало того что напивается, так ещё и не комильфо…
Тогда они пробыли у дяди всю субботу и почти полностью воскресенье. Ольге выделили очаровательную комнату. Иван Николаевич лично провёл её туда, всё показал и объяснил.
– Дядя, но эта комната маленькая и совсем далеко от моих! – капризно протянул вдруг не вполне трезвый Павел.
– Зато она самая красивая и из неё прекрасный вид на сад, – мягко заметил дядя, – надеюсь, Оленьке она понравится.
– Она мне уже очень нравится, – улыбнулась Ольга и снова не удержалась от похвалы, – такая же изумительная, как и весь дом.
Павел раздражённо хмыкнул, а они с дядей переглянулись, как два заговорщика, прекрасно понимающих друг друга.
Выходные пролетели незаметно. Ольга давно так чудесно не проводила время. Полностью расслабиться и получать удовольствие ей мешало только присутствие Павла, который постоянно нетактично напоминал дяде о его нездоровье, а ей о том, что она вообще-то приехала в гости с ним. Приставания его были столь навязчивы, неожиданны и отвратительны, что Ольге было невыносимо стыдно перед Иваном Николаевичем. Тот, очевидно, это понимал и сам испытывал нечто подобное, потому что под любым предлогом отсылал племянника по каким-то надуманным делам и всячески его осекал. Делая это, впрочем, максимально деликатно и по возможности незаметно для Ольги и прислуги. Чем окончательно очаровал и восхитил гостью.
Один раз не вполне трезвый Павел всё-таки выловил её в одиночестве, уважительно покачал головой и произнёс непривычно развязно:
– Какая же ты молодец! Элементарно дядю в себя влюбила, сыграв на его слабости к дому. А он, лопух, и поверил, расслабился.
Ольге стало так тошно, что она с трудом подавила желание дать ему пощёчину. Но сдержалась-таки. О чём потом очень жалела.
Вечером в субботу ей захотелось прогуляться перед сном, и она, накинув на лёгкое платье вязаный ажурный кардиган, выскользнула на улицу, боясь столкнуться с Павлом. Уж чего-чего, а его общества ей хотелось меньше всего. Вечер был чудесный, очень тёплый, она бродила по дорожкам, когда услышала довольно громкие голоса. Разговаривали на большой веранде, расположенной с тыльной стороны дома.
– Ты этого недостоин, но всё-таки только этот вариант возможен. Она ни под каким другим видом помощи не примет, только оскорбится… Как всё-таки несправедлива и как непередаваемо чудесна жизнь… Да…
– Но дядя…
– Я всё сказал. Хотя у тебя всегда есть возможность отказаться. Выбирай, чего ты хочешь…
Ольгу, воспитанную бабушкой и дедом в строгости, с детства учили, что подслушивать нехорошо, поэтому она быстро пошла в глубь сада, выбрала дорожку, которая как можно дальше огибала дом, и вернулась по ней, сразу направившись к себе в комнату. Ей было очень стыдно за то, что она, хоть и совсем не желая того, услышала, очевидно, какой-то очень личный разговор.
С тех пор они несколько раз гостили у дяди. И от приезда к приезду росла в Ольге привязанность к этому умному, чуть ироничному и очень сильному человеку. Если бы она не знала про тяжёлую болезнь, постоянно подтачивающую его силы, то в жизни бы не догадалась. Не потому, что он хорошо выглядел, как раз нет, был он худ нездоровой худобой и быстро уставал. Но держался при этом так спокойно, мужественно и оптимистично, что Ольга восхищалась им.
Они полюбили долгие разговоры на веранде обо всём на свете. Когда Иван Николаевич чувствовал в себе силы, ходили гулять по огромному участку и с середины июля до осенних дождей, вооружившись ножами, даже собирали грибы под ёлками в дальнем углу у самого забора. Павел их забавы не разделял и часто оставался в доме один, когда они дружно рыскали под колючими лапами в поисках маслят и спрятавшихся во мху лисичек. Потом повар дядя Лёва, называя их добытчиками, чистил грибы, а Ольга помогала ему. Вечером подавали к столу жареную картошку с коричневыми вкраплениями добытых лисичек. Нехитрое блюдо это съедалось счастливыми грибниками с умопомрачительной скоростью. И дядя Лёва, довольный и гордый, пел на своей огромной кухне на мотив известной песни из старого кинофильма «Высота»: