Аня взяла визитницу, а Сергей попросил:
– Давайте выберем цветы для завтрашнего букета.
Они долго и обстоятельно выбирали цветы. Им часто приходилось прерываться из-за покупателей. И тогда Сергей садился на диванчик и с нежностью, удивляющей его самого, смотрел на дело рук Лёльки, его Лёльки. И во всём, буквально в каждой детали, узнавал её вкус, её руку. А узнавая, раздувался от гордости: какая же она всё-таки умница. Ведь нашла себя! – умилялся он и давал себе клятвы не ревновать потом Лёльку к её детищу.
Наконец, букет был составлен. Чувствуя себя дамским угодником, Ясень попросил Аню составить букет и себе, расплатился за оба и ушёл, ощущая спиной, как продавщица смотрит ему вслед через свежеостеклённую витрину. Он обернулся и помахал ей рукой. Она расцвела и радостно замахала ему в ответ.
«Точно, жизнь всё-таки начинает налаживаться», – подумал Ясень и, совершенно счастливый, порулил в сторону Лёлькиного дома. С трудом приткнув машину в маленьком дворе, бегом поднялся по лестнице, чувствуя себя влюблённым пионером и, сияя, нажал на звонок.
Лёльки дома не оказалось.
Москва и область. Двумя часами ранее. Сентябрь 2000 года
Ольга ещё раз посмотрела на огромный букет и провела пальцами по фиолетово-белым лепесткам ириса. С того момента, как она увидела цветы у себя на столе и выслушала донельзя возбуждённую, сияющую Лизавету, она этим только и занималась: смотрела, гладила и ещё время от времени совала нос в самую гущу и счастливо вздыхала. Ей казалось, что она даже слышит запах Серёжки, её Серёжки, влюблённого в неё со всей свойственной ему страстью. Он вообще был человеком крайностей, максималистом. И её любил так, что у неё и тени сомнения в силе и искренности его чувств никогда не было. Только последние девять лет она была уверена, что теперь он её с такой же силой и искренностью ненавидит.
Она снова схватила букет вместе с вазой и зарылась лицом в прохладные лепестки. Тут в дверь позвонили, и проснувшаяся Ириска завертелась под ногами, мол, пойдём, хозяйка, посмотрим, кто это там – любопытство было её главной чертой. До неприличия счастливая вопреки тревожащим обстоятельствам Ольга бегом поспешила к двери и с сияющей улыбкой распахнула её, не посмотрев в глазок:
– Привет!
– Привет, как приятно видеть, что ты мне рада, – сказал вовсе не тот, кого она ожидала обнаружить за дверью. – Я войду?
– Входи, – посторонилась Ольга, стараясь удержать лицо. Ей почему-то стало вдруг так обидно, что большого труда стоило не показать разочарования.
– Я вернулся.
– Я вижу. Как твоя командировка?
Павел, ожидавший, видимо, совершенно другой встречи, удивлённо поднял бровь и ничего не ответил. Да-да, его тоже звали Павлом, как и Рябинина. И когда они только познакомились, ей это показалось счастливым предзнаменованием. Потому что их Рябину она очень любила и всегда считала идеальным мужчиной. В отличие от своего бывшего мужа, которого любила сильнее кого бы то ни было, но вот идеальным совершенно не считала. Так что пришедший за цветами в её томилинский магазинчик мужчина, представившийся Павлом, мнился в первое время чуть ли не прекрасным принцем.
Весна была очень ранняя, и в начале марта уже вовсю таял снег, а самое главное запах, запах был уже не зимний, а самый что ни на есть новый, свежий, радостный – весенний. И у Ольги настроение было такое… предвкушающее, такое ожидающее чуда, что она, вопреки своим правилам, охотно приняла приглашение в ресторан от забежавшего купить букет клиента.
Молодой мужчина, чуть старше её на вид, был прилично одет, держал в руке ключи с эмблемой «БМВ» и вообще производил приятное впечатление. Да ещё и представился Павлом. «Будь что будет», – подумала романтично настроенная Ольга и в ресторан пошла.
Они тогда прекрасно посидели. Павел был обходителен, доброжелателен, явно заинтересован в её обществе, ненавязчиво и, похоже, искренне говорил комплименты, и Ольга к концу вечера впервые за девять лет неожиданно подумала, что, может быть, у них что-то и получится.
С того самого сентябрьского дня, когда Серёжа ушёл из больницы, она ни разу, то есть совершенно ни одного разочка не смогла ни в кого влюбиться. За ней ухаживали многие. Она уже давно избавилась от детского комплекса и перестала считать себя некрасивой. Наоборот, научилась подавать себя, одеваться, знала, что нравится многим. Но вот любить разучилась. И думала, что навсегда.
Но симпатичный Павел ей очень понравился. Нет, ничего подобного тому, что она когда-то чувствовала с Ясенем, не было. Ни тебе дрожи во всём теле, ни сладкого замирания сердца, ни спазма в горле, когда и слова вымолвить не можешь. Ну, так ведь и она не студентка, а вполне взрослая дама тридцати двух лет от роду, хозяйка маленького, но успешного и развивающегося бизнеса. Так что не до любовной экзальтации.
Зато новый знакомый мил, хорошо воспитан и, кажется, искренне ей увлечён. А что ещё нужно для счастья? «Много чего ещё нужно», – подумалось неожиданно, но Ольга думы эти пресекла на корню и с удовольствием согласилась пойти через три дня в театр.
Так и начался их лёгкий, необременительный, но вполне приятный поначалу роман. Они часто встречались, много гуляли, благо разошедшаяся весна способствовала, ходили на выставки, новые спектакли и прочие подходящие интеллигентным успешным людям развлечения. Ольгины родители, с которыми примерно через месяц после их первой встречи она познакомила Павла, неожиданно пришли от него в восторг.
– Ну, наконец-то ты повзрослела, Оля, – довольно улыбалась мама, глядя в окно, как ухажёр дочери садится в новую, сияющую лаком машину. В марках и моделях она не разбиралась, но видела, что автомобиль недешёвый и солидный. Да и сам Павел ей казался очень правильным и привлекательным потенциальным зятем. Таким легко и удобно гордиться и хвастаться перед подружками. Не то что её первый зять, нищий студентик и голодранец. Да ещё и озабоченный.
Ольга выслушала мать, посмотрела на её всё ещё очень красивое, разрумянившееся, возбуждённое лицо, и ей стало противно, а Павел вдруг показался неприятным и неискренним. Она даже отказалась на следующий день идти с ним на очередной спектакль, ничего не объясняя и малодушно сославшись на головную боль. Но потом встречи их возобновились, и червячок сомнения, поднявший было голову, исчез. Хотя Ольге иногда казалось, что не уполз навсегда, а лишь затаился, спрятался.
В апреле у неё был день рождения. Павел подарил ей прелестные серьги с хризопразами (она хотела отказаться, но уступила его уговорам принять подарок) и пригласил в ресторан. Они прекрасно посидели, и в конце вечера Павел тихо сказал:
– Олечка (он всегда называл её только так, и у неё от приторности аж скулы сводило, не привыкла она к такому обращению), Олечка…
Глядя на его милое, располагающее лицо и мягкую улыбку она вдруг испугалась: а ну как замуж позовёт, что ж тогда делать-то? – и немигающе уставилась на него, чувствуя себя кроликом перед удавом. Но он, к счастью, этого не сделал, зато предложил: