А я смогу... - читать онлайн книгу. Автор: Яна Перепечина cтр.№ 32

– Здравствуй! Как тебя зовут?

И о том, что обращение на «ты» принято среди православных, она узнала после. Даже к Господу обращаются именно так. А тогда это её страшно покоробило, тень раздражения пролетела по её бледному лицу, и батюшка, очевидно, всё поняв, негромко и очень ласково произнёс:

– Меня зовут отцом Петром. Я настоятель этого храма.

– Оля, – еле слышно пролепетала она, краснея и бледнея попеременно.

– Пойдём, Оленька, посидим в сторонке, поговорим, – и так он это сказал, что раздражение, страх и желание немедленно уйти из стен храма исчезли вдруг без следа. А вместо них появилось ощущение, что она пришла домой. Будто уезжала надолго в далёкие края и вот, наконец, добралась, вернулась. И жизнь, казалось, разладившаяся навсегда, начала налаживаться от одного только присутствия в доме Господнем.

В тот вечер они долго, очень долго говорили. Вернее, Ольга плакала и сквозь слёзы каялась, а батюшка слушал её с таким состраданием, такой нежностью к бедной заблудшей её душе, что она начинала плакать ещё горше. Когда в конце их долгого разговора батюшка подвёл её к аналою, на котором лежали крест и Евангелие, и принял её исповедь, покрыл склонённую голову епитрахилью и прочёл разрешительную молитву, она выпрямилась и почувствовала, как Кто-то очень сильный и очень добрый снял с её исстрадавшейся души тяжесть и разрушил кольца, стягивающие грудь.

На месте черноты, отчаянья и боли осталась тихая светлая грусть. А ещё появилось огромное желание больше никогда не допустить этого ужаса не только в своей, но и, по возможности, в чужих жизнях.

С тех пор она часто ездила в Никольское, ходила на службы, и, когда отец Пётр посчитал это возможным, стала исповедоваться и причащаться. У неё появился любимый уголок в немаленьком их храме, плохо освещённый, в северном приделе, рядом с большим древним образом Феодоровской Божией Матери, где Ольга и стояла во время служб.

Придел этот облюбовали семьи с детьми. Ольге всегда казалось, что шумные, непоседливые малыши наверняка раздражают сердитых церковных бабушек. Но в Никольском храме всё было иначе. И бабушки были добрыми, весёлыми. И детям нашлось место, где они могли чувствовать себя как дома.

У них в приходе вообще все чувствовали себя очень уютно. Никогда ещё Ольга не видела, чтобы в храм ходило так много семей с детьми и молодых людей. Батюшки, а отцу Петру сослужил старенький, невероятно добрый иерей Феофан, каждого пришедшего встречали с такой любовью и радостью, что люди тянулись к ним, к Богу.

Посреди северного придела была устроена большая купель для взрослых в виде креста. Обычно она была закрыта листом фанеры и специальным покрывалом. Вот на этом-то получившемся столе дети рисовали, играли, тихонько сидели во время служб. А родители могли спокойно участвовать в богослужении в основной части храма или рядом со своими чадами.

Бездетной Ольге нравилась атмосфера в этом детском углу. Особенно её умиляло, когда какой-нибудь малыш или даже несколько, забравшись за шторку, отделявшую запасное место для хора, засыпали, положив головки на куртки. Их никто не тревожил и не будил без надобности.

А уж когда весь храм пел «Символ веры» или «Отче наш» и дети вставали рядом со своими родителями и старательно подпевали, горло её сжималось. «И я бы тоже могла так», – думала она. Но вместо отчаянья и ожесточенья в душе её оживала надежда. Даже убийц милует Господь за искреннее раскаянье. А она раскаялась и теперь пыталась сделать всё, что могла, чтобы другие девушки и женщины не становились убийцами. Детоубийцами.

Её борьба против абортов, её война с ними была совсем не масштабной, местечковой такой борьбой, крошечной, локальной войной. Ольгу это очень расстраивало. Она печатала листовки и раскладывала их у кабинетов гинекологов в поликлинике, переводила деньги в фонды, сражающиеся с этим злом, помогала приютам для будущих мам, попавших в сложные обстоятельства, и никогда не проходила мимо вопросов, касающихся абортов, на самых разных сайтах и форумах. Но всё это было мелочью, неспособной в корне изменить ситуацию. Ольга и сама чувствовала это. Отец Пётр, зная о её сомнениях, с ней не соглашался. Он был уверен, что даже самый маленький шажок так же важен, как и большой шаг. Тем не менее, Ольга продолжала жить с желанием сделать многое…

Однажды она встретила одноклассницу. Снежанка выглядела бледненькой и несчастной. На вопрос, что с ней, лишь безнадёжно махнула рукой:

– У меня младшей дочке чуть больше года, а я опять залетела. Вот иду к врачу, буду аборт делать.

Ольге стало нестерпимо больно, и она, никогда и никому не говорившая о том страшном дне, вдруг вот так, на старой скамейке в их школьном дворе, рассказала Снежанке обо всём. Она смотрела на одноклассницу огромными умоляющими глазами и твердила, как заведённая:

– Снежка, я тебя прошу, я тебя умоляю, не делай этого. Ну, вы ведь всегда хотели четверых, а это только третий ребёнок. Вы справитесь. Я тебе обещаю, что, если понадобится, буду помогать. Только свистни, и я приду, посижу с детьми. Вот увидишь, это будет самый лучший, самый добрый и беспроблемный ваш ребёнок! Он сделает вас счастливыми! Снежка, услышь меня! Ты же любишь своего Лёшу, а он любит тебя. Он просто не понимает, что вы собираетесь делать. А когда поймёт – поздно будет! Ты не сможешь ему простить. Ты всегда будешь знать, что он тоже убийца. Ты – убийца, и он, твой любимый, не лучше. Понимаешь? Это страшно, это так страшно! Снеж, ну, хочешь, я на колени встану перед тобой? – и она вправду собиралась встать прямо в лужу, которая разлилась у скамейки. Снежана в ужасе схватила её и заплакала:

– Не надо!

Они долго ещё сидели рядышком под накрапывающим дождиком. А вечером того же дня Снежана позвонила Ольге и счастливым шёпотом сообщила:

– Мы решили оставить малыша. Я уже сходила на УЗИ, и мне сказали, что он очень хороший, что правильно развивается. И сердечко его дали послушать…

Она помолчала и хрипло добавила:

– Спасибо тебе. Сегодня ты спасла три жизни: ребёнка, мою и Лёшкину.

Когда счастливая Ольга не из хвастовства, а от огромной радости рассказала об этом отцу Петру, он улыбнулся и прошептал таинственно:

– Готовься, думаю, очень скоро в твоей жизни произойдёт что-то очень хорошее. Господь всегда за смелость и неравнодушие награждает…

Потоптавшись у запертой Лёлькиной двери пару минут, Сергей, будто что-то могло измениться, ещё раз позвонил, подождал и, вздохнув, нехотя потащился вниз, ругая себя за то, что не договорился с Лёлькой о встрече заранее. Просидев в машине у её подъезда часов до десяти вечера, он завёл мотор и медленно поехал в сторону дома.

Лёлька всегда была жаворонком и ненавидела поздно ложиться спать. Наверное, уехала куда-то с ночёвкой, забыв предупредить. Да, в сущности, и не должна была предупреждать, ведь он ей «никто», как сказала она сама вчера, выходя из его машины. Сергей вздохнул, включил радио и принялся подпевать. Но это занятие ему скоро надоело, он убрал звук, и во весь голос завёл старую песню, которую любили петь на семейных праздниках его родители. Отец играл на гитаре, а мама пела красивым нежным голосом. Их сын певческим даром не обладал, и голос его подходил, пожалуй, лишь для того, чтобы кричать «Полундра! Пожар на борту!», но петь при этом он очень любил. Вот и сейчас с чувством выводил: