– На здоровье!
Вдруг из очереди меня выдернула чья-то рука, и знакомый голос тихо пропел в ухо:
– «Пойдемте сударь, о, пойдемте, вас ждут давно-о в заве-е-етном уголке-е-е!»
Лялин, обняв, повел меня на «веранду», примыкавшую к Пестрому залу. Там за закрытыми дверями питались литературные начальники и важные, в том числе зарубежные, гости. «Веранда», обшитая деревом и украшенная грузинской чеканкой, сегодня пустовала, если не считать сидевшего за обильным столом Бутова, одетого в синюю ветровку с нашивкой «Porsh». Такого количества молний на отдельно взятой куртке мне прежде видеть не приходилось. Модный народ – чекисты!
– «Выпей меда, выпей бра-а-аги, про изменщицу забу-удь!» – пробасил Папикян, усадил меня и взялся за бутылку с нежной решимостью.
– Мне сегодня еще работать… – и я, как на плакате, заслонил ладонью пустую рюмку.
– А нам, значит, бездельничать? – нехорошо усмехнулся Палыч.
– Граммулечку, Жоржик! Армянский выдержанный. Обидишь!
– Ладно…
Понимая, что мне еще подписывать в свет газету, я только обмочил губы в ароматном коньяке.
– Ну как там ваша комиссия? – прищурившись, спросил Бутов.
– Работаем.
– Знаем, как вы работаете. С кем и о чем в Переделкино совещались, тоже знаем. Ну, просто как дети малые!
– Откуда знаете? – смутился я.
– От верблюда.
– Мы ничего… мы просто поговорили…
– Значит, теперь слушай сюда: про все, что вы нафантазировали, забудь!
– Но Ковригин…
– Ты кушай, кушай! – Лялин положил мне на тарелку сациви. – Хочешь напечатать свой «Дембель»?
– Хочу.
– В Италию хочешь?
– Хочу.
– Квартиру без тещи в Филевской пойме хочешь?
– Хочу.
– Тогда делай то, что говорят. Повестушка у тебя нормальная. Я прочитал. Ничего страшного в ней нет. В жизни еще хуже. – Бутов долил коньяк в мою рюмку. – Знаешь, какой у нас в роте «неуставняк» был? Меня самого на первом году по утрам петухом кричать заставляли – дедов будить.
– Но ведь Ковригин…
– Слушай, Полуяков, оставь ты в покое Ковригина! Он сам как-нибудь выпутается. Знал, куда лез. Ты лучше спроси, откуда у меня твоя рукопись?
– Откуда? Из «Юности»?
– Наивный чукотский юноша! Мог ты влипнуть, парень, покруче Ковригина. Ты кушай, кушай! – Папикян положил мне на тарелку севрюгу.
– Вот гад!
– Ты о себе лучше думай. С тобой-то, как с Ковригиным, никто нянькаться не станет – просто перекроют кислород. Везде.
– Жорж, не дури! – обнял меня Лялин. – У тебя вся жизнь спереди! Скушай тарталеточку.
– Я обедал только что.
– Ничего страшного, – осклабился чекист. – Обед – как жена, а тарталеточка – она вроде молодой актриски. Так ведь, Полуяков?
– Не пугай мальчика! Жорж, дело очень опасное! – страдальчески вздернул крашеные брови Папикян.
– И что мне теперь делать? – спросил я обреченно.
– Ну вот, уже лучше. Забудь все, что вы там, в Переделкино, придумали! – Чекист улыбнулся.
– Забыл, – кивнул я искренне, так как на самом деле не мог вспомнить наш план спасения классика.
– Верю! Толковый ты парень. Может, тебя к нам взять, а? Подпишешь бумажку, будешь органам помогать, денежку кое-какую получать… – Он посмотрел на меня, как оценщик.
– Не уродуй ребенку жизнь! – попросил парторг. – У вас и так стукачей хватает. Возьми тогда уж Макетсона. Он, по-моему, об этом мечтает.
– Зачем нам этот трепач?
– Вам видней. «Я отлучусь в сокровищницу тро-оллей, где золото Артура трам-там-там…» – поведал Лялин и умчался, нетерпеливо перебирая ногами.
Проводив взглядом Папикяна, чекист, не чокаясь, выпил коньяк и закусил лимоном.
– А разве он на вас не работает? – спросил я.
– Кто?
– Макетсон.
– На нас не работают, Гога, мы не плантаторы, с нами сотрудничают. А с чего ты взял, что он наш?
– Как это с чего?! Все время отпрашивается, говорит, по вашим заданиям. В командировки от вас ездит…
– В какие еще командировки? Ты ничего не путаешь?
– Нет. Сегодня с половины дня отпросился на собеседование. Сказал, вы его в диссидентское подполье внедряете.
– Что-о? Какое еще на хер подполье? Нет никакого подполья. Полсотни психов и обиженных внуков. Ладно, разберемся. А с кем собеседование, не сказал?
– С Бобковым.
– С ке-ем?
– С Бобковым…
– Ты хоть знаешь, кто такой Филипп Денисович Бобков?
– Кто?
– Начальник Пятого управления. Генерал армии. Я в конторе пятнадцать лет работаю и его один раз видел. На торжественном собрании. Ну, Макетсон… Ну, фантаст! Хорошо, что просигналил. Мы организация благодарная, всегда поддержим, если надо. С повестью пока не поможем, время еще не пришло. Но если в чем другом – обращайся, а теперь дуй в партком!
Я встал, потом снова сел, допил для храбрости коньяк и выпалил:
– Худрук театра имени М. пристает к актрисам.
– Знаем. К твоей тоже пристает? – с интересом посмотрел на меня Бутов. – Вот ведь старый кобель, ему из Индии возят укрепляющие таблетки. И что он там еще отчудил?
– Затащил ее в кабинет и хотел изнасиловать…
– Ну да, изнасилуешь такую лосиху!
– Она ему отказала… в решительной форме. А Виолетта Гаврилова, между прочим, – комсорг театра, и ее теперь увольняют.
– Правильно увольняет. Она же его с этим… каскадером вместе избила.
– Вы знаете?
– Кое-что…
– Каскадер случайно зашел в приемную, увидел и заступился.
– Уверен? Кто может подтвердить?
– Лета.
– Нет, она заинтересованное лицо. Еще?
– Секретарша.
– Точно! Она нам уже писала. Правда, анонимно. Ладно, будем вникать. На этого старого козла давно жалуются, а за жабры взять трудно: он Ленина в кино играл. Ничего, разберемся. Хорошо, что довел до сведения. А может, все-таки к нам?.. – Он глянул на меня с суровой мечтательностью. – Ладно, ладно, не буду портить тебе жизнь. А сейчас давай в партком…
– «Гони, коня, мой витязь синеокий, в светелке ждет тебя твоя невеста…» – пропел вернувшийся Лялин.
– Коля, заткнись, надоел! – рявкнул Бутов. – Лучше налей!
58. Последняя подпись
Нет, не читал я вашего «Живагу»,
Но знаю: автор – гад, герой – дебил.
И я бы дефицитную бумагу
Куда полезней злоупотребил.
А.
В парткоме сидела, закутавшись в павловопосадский платок, Арина и, всхлипывая, вязала варежку.