Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Слезкин cтр.№ 36

Главным возражением против национального самоуправления была неспособность «северных племен» вести свои собственные дела. Другой, все более популярный довод апеллировал к потребности страны в экономическом развитии. По мнению Томского губисполкома, «государственное строительство в Нарымском крае должно быть направлено в сторону колонизации его русским населением. Только заселение края способно оживить его, выделение же его в автономную инородческую область с Тобольским севером обрекает этот край на долгое время оставаться безлюдным и живущим за счет государства» . ^[58]

Но были и более существенные причины. Тайга и тундра не только кормили местных поселенцев — они стали важным источником доходов для сибирских городов, разрушенных войной, и для Советского государства, нуждавшегося в товарах для экспорта. Даже в Дальневосточной области, наиболее густонаселенной из северных регионов, туземные охотники обеспечивали 86,5% всей добычи пушнины . Областные органы управления не могли контролировать своих представителей в политическом отношении, но должны были опираться на них, чтобы получать от коренного населения рыбу, пушнину и мясо северного оленя. Москва, хотя время от времени демонстрировала заботу о коренном населении, дополнительно стимулировала активность властей, провозгласив политику продразверстки, а позже продналога. Эта политика была направлена в первую очередь против русских крестьян (и разработана в Европейской части России), но на Севере именно коренные народы владели всеми оленями, добывали большую часть ценного меха и ловили существенную часть рыбы. В результате во многих регионах туземные поселения и стойбища регулярно опустошались разъездными отрядами правительственных представителей . Ситуация осложнялась невежеством нового начальства в вопросах туземного хозяйства и нежеланием возрождать традиционную практику предоставления охотникам долгосрочных кредитов . Вместо этого чиновники экспериментировали с разными видами карточек и фиксированных нормативов, часто целиком заимствуя их из сельскохозяйственных регионов . В 1921 и 1922 годах коренные народа Сургутского района должны были платить налоги маслом, мясом, шерстью, кожами, пушниной и сеном, выполнять подводную повинность, платить за содержание городских исполнительных комитетов и школ, делать принудительные взносы в пользу голодающих Поволжья и отдавать около 10% своего улова рыбы государству в качестве «арендной платы» . Как подсчитал один местный администратор, даже за вычетом так называемых общегосударственных налогов, сумма которых была неясна, туземный рыболов, чтобы расплатиться по всем своим обязательствам, должен был работать двадцать восемь месяцев в году — при условии, конечно, что «продинспекторы» согласятся принять его улов вместо масла и шерсти. Если они не соглашались, то имущество рыболова могло быть конфисковано — потому что, по словам одного очевидца, «когда обращаешься к остяку за маслом, то он остается в недоумении и спрашивает, что оно из себя представляет и как делается» . А если соглашались, то рыболов и его семья могли умереть с голода — потому что в году только двенадцать месяцев и потому что продинспекторам было нечего предложить в обмен . Как сообщал делегат из Обдорска в докладе на конференции северных народов в Москве в июле 1922 г., «инородец вышел из зависимости от вольного рынка, но во много раз увеличилась его зависимость от общей и частной государственной экономической политики… Раньше он был в невылазной зависимости от купца, а теперь купцом стало государство» . Или, скорее, купец теперь стал государством.

К 1921 г. доклады о бедствиях местного населения начали поступать в единственное московское учреждение, которое могло претендовать на юрисдикцию в данном вопросе, — Народный комиссариат по делам национальностей (Наркомнац). В период продолжающихся волнений в Средней Азии, растущего недовольства в Закавказье и на Украине и опасной антиколониальной риторики Султан-Галиева наркому Сталину и его конторе было чем заняться и без северян; тем не менее настойчивые и иногда панические доклады из Сибири требовали внимания. Авторы этих докладов (многие из них этнографы) настаивали, что, несмотря на малочисленность и политическую малозначимость, коренные народы Сибири держат в своих руках ключи к экономическому развитию почти одной трети территории страны. Заимствуя аргументацию у миссионеров школы Ильминского рубежа XIX—XX вв., ученые и местные активисты уверяли бюрократов, что защита «отсталых племен Севера» является не актом милосердия — и даже не проявлением классовой солидарности, а делом крайней срочности и первостепенной государственной важности. Север располагает уникальными минеральными и животными богатствами; только хорошо адаптировавшиеся к местным условиям туземцы могут эксплуатировать эти богатства; следовательно, исчезновение туземцев может превратить потенциально богатую страну в мерзлую пустыню; следовательно, отказ им в помощи станет колоссальным экономическим преступлением .

Никто не подвергал сомнению обоснованность аргументации. Но что можно было сделать? Информация о северных регионах была скудной и недостоверной . Как писал в 1919 г. один из наиболее влиятельных сотрудников Наркомнаца, С.М. Диманштейн, «дебри Забайкальской области населены Бурятами, а Енисейской Тунгузами, о них у нас в России тоже очень мало слышно. Известно только, что они монгольцы, лаймисты, и довольно дикие; вот и все» . ^[59]

Годом позже статистические сведения Наркомнаца о населении Севера выглядели таким образом: гиперборейцы, юкагиры, чукчи, коряки, камчадалы, айны, телеуты — 67 606 человек; прочие — 545 999 человек . В таблице, опубликованной в 1922 г., значились 106 «чунанцев» и 800 «юкаширов» .

Даже если бы существовала более точная информация, воспользоваться ею было некому. Сибирский отдел по делам национальностей при Сибирском ревкоме (Сибнац), который был сформирован в 1920 г. и имел свои отделы (губнацы) в нескольких сибирских губерниях, в основном занимался проблемами растущей иммиграции (в нем были специальные немецкий, еврейский, латышский и эстонский подотделы) . Так или иначе, ему отчаянно не хватало средств, людей, конторских помещений и писчей бумаги, а местные подотделы находились под постоянной угрозой перехода в руки местных исполкомов, всегда готовых найти лучшее применение деньгам и персоналу .

После примерно года зыбкого существования Сибнац был закрыт и заменен Сибирским бюро Народного комиссариата по делам национальностей, который вошел в Сибревком как орган, не имеющий права голоса, но подчиняющийся непосредственно Москве . Замысел состоял в том, чтобы приобрести независимый источник финансирования, хотя один недовольный служащий бюро утверждал, что бьшший глава Сибнаца, товарищ Плич, затеял всю эту перестановку, чтобы сбежать из Сибири и заняться сибирскими народами в более комфортных столичных условиях . В любом случае Плич возглавил вновь созданный отдел по делам национальных меньшинств Наркомнаца, его сибирский преемник вскоре последовал за ним в Москву, а преемник преемника посвятил свой недолгий срок пребывания в должности выпрашиванию средств и, если верить его заместителю, уделял больше внимания женскому полу, чем национальным меньшинствам . Между тем денег по-прежнему не было, а осажденные представители Сибирского бюро по-прежнему зависели от местных чиновников, которые «считали нацвопрос совершенно ненужным и как таковой совершенно не существующим», «лишней волынкой» и «роскошью, подлежащей полному упразднению» . После того как Оросин, единственный в бюро специалист по коренным народам, умер от тифа, оставшиеся три сотрудника пережили «кошмарный» переезд из Томска в Новониколаевск весной 1922 г. и посвятили свои слабеющие силы добыванию еды, писанию доносов и упрашиванию наркомата прислать им денег и «уделить сугубое внимание на работу местных его работников подведомственных ему учреждений, знать где и что находится и не пугать Азербайджан с Сибирью, а Сибирь с Украиной» . Плич, у которого денег не было и который не всегда знал, кому пишет, отвечал обвинениями сибиряков в лени, пустой болтовне и плагиате . Тем временем забытых сотрудников губернских отделений Сибирского бюро преследовали, игнорировали, морили голодом и иногда «мобилизовали без всякого ведома заведующего отделом на другую работу, отрывая от работы учреждения» .