Такое разное будущее - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Лем cтр.№ 235

Но сейчас меня больше интересует донос Делюжа. По уставу операция находилась в компетенции Отдела, и аспирант поступил правильно, донеся именно туда. Вместе с тем, уж кто-кто, а профессор Делюж хорошо знал, что делает. Раз он написал донос именно в Секцию, а не в Отдел, значит, так ему было велено. Выходит, он просто-напросто выполнил приказ сверху – разумеется, приказ Отдела. Для чего это было нужно Отделу? Ведь он уже задействовал сразу двоих – Баррана и аспиранта. Зачем понадобился третий? Чтобы проверить, как Секция поступит с доносом, попавшим к ней не по уставу? Но Секция все равно переправила бы его в Отдел – так она и поступила, одновременно послав на место своего человека, то есть меня. Как бы то ни было – Делюж тоже оказывается агентом Отдела. Стало быть, единственным человеком, который, отвечая на брошенный Барраном вызов, действовал самостоятельно, был Семприак. Заметь, однако: он пытался тебя предостеречь, намекнуть, что знает о фиктивности всей этой сцены и что искренние, как тебе казалось, советы и излияния Баррана – всего лишь хитроумный ход, «подставка». Так вот: влиять каким-либо образом на твое конечное решение, в том числе – подавать любые предостерегающие знаки, строжайше запрещалось правилами игры, а я эти правила знаю из доноса Делюжа. Выходит, Семприак, показывая тебе подставку, нарушил правила. Зачем? Чтобы выиграть? Нет – такой выигрыш не был бы, конечно, засчитан. Впрочем, ты в своем ослеплении не оценил важности знаков, которые тебе подавали… Во всяком случае, крематору не было никакого смысла предостерегать тебя, заведомо отказываясь от выигрыша. И все же он это сделал, как бы назло себе самому. Зачем? Разумеется, затем, чтобы дать понять Баррану, что фиктивный характер интриги, подстроенной Барраном вместе с Отделом, для него вовсе не тайна. А узнать об этом он мог только от начальства. Значит, все присутствовавшие (кроме меня, но я сидел в шкафу) были подосланы Отделом…

– Я – нет…

– Ты тоже! Чай был переслащен!

– Что, что?

– Чай, которым тебя приводили в чувство, был переслащен, ты весь стал липкий и вынужден был согласиться на купанье; тогда у тебя забрали одежду, ты надел купальный халат, а от халата недалеко уже до пижамы; впрочем, доктор ни за что не решился бы подсунуть тебя Баррану на свой страх и риск! Доктор подчиняется Отделу, ergo, ты, как и все остальные, был здесь человеком Отдела. Тебе понятно, что это значит?

– Нет…

– Нет? Поскольку Семприак, показав тарелку, лишил себя возможности выиграть, никакого поединка не было. Раз и он, и те двое были фигурами одной и той же стороны, значит, второй не существовало вообще! Жестокий розыгрыш, затеянный Барраном, в действительности был устроен самим Отделом!! Вижу, ты мне не веришь…

– Нет.

– Ну конечно! С чего бы? Как это, думаешь ты, Отдел, могущественный Отдел устраивает какие-то розыгрыши? Проказы? Этого не может быть – тут кроется какой-то глубокий смысл… Но хотел подшутить над тобой лишь Барран, а не Отдел – тот посмеялся над всеми! Странная шутка? Это как посмотреть. Обычно, не видя смысла в чем-либо изумительно совершенном, мы усмехаемся. Другое дело, если это крайне велико… Взять хоть бы Солнце с его скрученными, как папильотки, протуберанцами или галактику со всем болтающимся по ней мусором – разве не похожа она на скособоченную карусель? А метагалактика с ее космами? Можно ли всерьез позволить себе уходить в бесконечность? А ералаш созвездий! Но разве ты видел хоть одну карикатуру на Солнце или галактику? Нет, над ними мы смеяться побаиваемся, а то еще окажется, что насмешка эта не наша, а над нами… И вот мы делаем вид, будто ведать не ведаем о том, что Космос неразборчив в средствах; впрочем, мы говорим: он таков, каков есть, он есть все, а все не может быть шуткой, ведь это нечто колоссальное, невообразимо громадное, а значит, это – всерьез… Ах, громадность – до чего же мы ее чтим! Даже дерьмо, если соорудить из него гору, вершина которой скрывается в облаках, вызывает в нас уважение и легкую дрожь в коленках. Так что не буду настаивать, что это был розыгрыш. Да и тебе бы хотелось, чтобы это было всерьез, верно? Думать, что пытают тебя между делом, что никто твоих страданий не наблюдает, пусть даже с дьявольской усмешкой, что никто их, в сущности, не хотел и они никому не интересны, – было бы для тебя нестерпимо. Конечно, лучше уж тайна, чем бессмыслица. В тайне ты можешь поместить что угодно, и прежде всего – надежду… Вот, пожалуй, и все. Добавлю только, что, говоря об Отделе, я упростил картину. Нити ведут к нему, но на нем не кончаются, а идут дальше, захватывают все Здание. Это оно было автором «розыгрыша». Оно или, если угодно, никто… Вот теперь ты знаешь все…

– Я знаю одно: ты сказал лишь то, что тебе было велено…

– Если я начну возражать, ты не поверишь, и правильно сделаешь: я ведь и сам не знаю, правду я говорю или нет…

– Ты? Как ты можешь не знать?

– После всего, что ты от меня услышал, ты мог быть подогадливей. Я – если ты это имеешь в виду – не получил такого приказа, но, может быть, его получил мой начальник и выбрал меня – по приказу, а не вопреки ему. Слушай: я не знаю, что такое Здание. Может быть, Барран не лгал. Может быть, обе переплетенные намертво разведки действительно поглотили друг друга. Может быть, это безумие не людей, но организации; которая, чрезмерно разросшись, где-то далеко-далеко наткнулась на собственные ответвления, вгрызлась в них, вернулась к собственной сердцевине и теперь точит сама себя и разъедает все глубже. Может быть, то, другое Здание не существует вообще… разве только как оправдание самоедства…

– Кто ты?

– Священник, ты же знаешь.

– Священник? И ты это мне говоришь? Ты выдал меня Эрмсу! Зачем ты носишь сутану? Чтобы скрыть мундир!!

– А зачем ты носишь тело? Чтобы скрыть скелет? Ну почему ты не хочешь понять? Ведь я ничего не утаиваю. Да, я выдал тебя… Я выдал тебя, но тут все только видимость – даже измена, даже преступление; всеведение – тоже, оно не только невозможно, но и не нужно, раз достаточно его имитации, фантома, сотканного из доносов, намеков, бормотанья во сне, клочков, выловленных из клоаки, перископов… Не всеведение важно, но вера в него…

«Наверно, они не хотели, чтобы он сказал и это тоже…» – успел я подумать, а он, бледнея, продолжал шипящим, словно от ненависти, шепотом:

– Ты все еще веришь в мудрость Здания!!! Ну как мне тебя убедить? Ты видел главнокомандующих? Это тупые, бородавчатые, глухие стариканы-склеротики на вершине пирамиды, и все… Взгляни!

Он достал из кармана камешек, отшлифованный от долгого ношения в брюках и поворачивания в пальцах, блестящий, с одного конца крапчатый, как яичко.

– Видишь? Дурацкий камушек! Взгляни на эти глупые крапинки… На эту дырочку… Но возьми миллион, триллион таких камушков, и пространство окружит их, налетит ветер, упадут на них лучи звезд, и из кучи выползет – совершенство… Кто дал приказ звездам? Кто?! Точно так и Здание…

– Ты хочешь сказать, что Здание – это Природа?

– Нет! Между ними нет ничего общего, за одним исключением: то и другое совершенно. О, ты думал, что заточен в лабиринте зла, что все тут имеет значение, что кража планов – ритуал, поэтому Здание уничтожает их, упраздняет и снова творит, все больше и больше, чтобы больше уничтожать, – и это казалось тебе мудростью зла… Вот ты и вытворял умственные кульбиты, и плясал, полагая, что пляшешь под Высшую Дудку; ты себя самого рад был согнуть в отмычку, в крюк своей же погибели, в знак, который поможет тебе решить уравненье кошмара, но это не так! Слышишь? Нет ни плана, ни уравнения, ни ключа, ничего – есть только Здание. Есть – только – Здание…