Нюрнбергский дневник - читать онлайн книгу. Автор: Густав Марк Гилберт cтр.№ 119

Этот намек был адресован явно Шахту.

— То есть вы хотите сказать, что однажды избранному фюреру следует оставаться верным до самого горького конца? Почему же политики, поняв, что ошиблись, не попытались эту свою ошибку каким-то образом исправить?

— Это отдельный вопрос. Тогда им пришлось бы отвечать за последствия.

Йодль заявил, что и думать не желает, как бы поступил, узнай он тогда то, что ему известно сейчас. В любом случае он действовал бы корректно, а не исходя из сиюминутной выгоды, как последний приспособленец. Он не сомневается, что повел бы себя корректно, поскольку всегда мог возразить Гитлеру, когда тот замышлял воплотить в жизнь свой очередной преступный замысел, например, отдав этот свой приказ о расстреле пленных из числа диверсионной группы. Бывший начальник штаба оперативного руководства верховного командования вооруженных сил пообещал мне завтра подробнее остановиться на этом.

4 июня. Безумие войны

Утреннее заседание.

В сегодняшнем выпуске «Старз энд страйпс» был помещен снимок казни Карла Германа Франка. Нейрат за обедом заявил, что ничего иного тот не заслужил, поскольку постоянно его обманывал и держал в страхе всю Чехословакию. Нейрат признался, что никак не мог на него воздействовать, поскольку Франк подчинялся не ему, а непосредственно Гиммлеру. Собственно, поэтому Нейрат и решил уйти с поста имперского наместника. По-видимому, отношение к СС — единственное, что не вызывает разногласий милитаристов и политиков. Дёниц придерживался той же точки зрения, что и Нейрат.

— СС были государством в государстве, — заявил Дёниц. — Речь шла исключительно о том, кто кого — Гитлер Гиммлера, или же наоборот. А ближе к концу уже стало совсем непонятно, кто кого арестует. Когда я прибыл на совещание в верховное командование сухопутных войск (ОКХ. — Примеч. перев.) меня посчитали за сумасшедшего, поскольку я передвигался без личной охраны.

Дёниц пытался представить себя невинным ребенком, вдруг по неведению забредшим в логово бандитов и политиков.

Послеобеденное заседание.

В перерыве Кейтель заявил мне, что все было именно так, как утверждает Йодль. В 1939 году он накануне польской кампании указывал Гитлеру, что боеприпасов хватит всего лишь на 6 недель боевых действий, пояснив, что надеется только на то, что дело до войны не дойдет, поскольку 6 недель спустя у них не останется буквально ни патрона. Кейтель полагал, что Гитлер ничего бы не стал предпринимать, если бы Запад не шел бы с такой легкостью на уступки в Мюнхене. Германия никогда бы не решилась развязать войну из-за подобных разногласий. Дёниц отказывался понять, как это политики в подобных обстоятельствах могли затеять войну.

Ширах шепнул Заукелю:

— Вся наша внешняя политика была воплощением безумия! (В этот момент Риббентроп обсуждал со своим адвокатом какой-то малозначительный вопрос и «посему не мог выразить свою точку зрения по данному вопросу».)

— Понимаете, вот поэтому мы просто не хотели верить, что Гитлер всерьез намеревался воевать — в особенности после того, как удалось достичь договоренности с русскими, — продолжал Кейтель. — Мы ничуть не сомневались, что все это — чистейший блеф!

Франк заявил, что начинать войну было чистое сумасшествие. Со стороны Гитлера, поспешил уточнить я, причем иного мнения быть не может — он, и только он стремился к этой войне. Франк поддержал меня, однако Розенберг не желал с этим соглашаться.

— Америке было начхать, хотела ли Германия решить данцигский вопрос или же нет, — с издевкой заметил он.

На другом конце скамьи подсудимых Шахт вновь втолковывал своему защитнику, каким безумием было начинать войну, не испросив на то решения кабинета министров, причем будучи явно не готовыми к этой самой войне.

5 июня. Вина за развязывание войны

Утреннее заседание.

В перерыве Кейтель снова стал уверять меня, что Гитлер и словом не обмолвился ни о каких гарантиях, обещанных Польше Англией и Францией. Я спросил Риббентропа, почему генштаб оставался в неведении относительно внешнеполитической ситуации, явно указывавшей на возможность развязывания новой войны. Риббентроп, повернувшись к Кейтелю, пробурчал вопрос: