Тайны Французской революции - читать онлайн книгу. Автор: Эжен Шаветт cтр.№ 71

Многим не известен конец этого знаменитого пленника. Упомянем поскорее о нем, пока его имя еще вертится на кончике нашего пера. Латюд жил на хлебах госпожи Дегро, женщины, безгранично преданной ему. Несмотря на преклонные годы, он совершал каждый день десятичасовые прогулки, боясь подагры из-за долгого отсутствия физических упражнений. Однажды утром он почувствовал в большом пальце ноги боль, сопровождаемую покалыванием. И вот он, чтоб разогнать кровь, предпринимает рискованную прогулку. Вечером, измученный усталостью и болью, он должен был наконец остановиться. Разувшись, он увидел, что боль, приписываемая им подагре, причиняла ему булавка, засевшая в башмаке и глубоко вонзившаяся в ногу от усиленной ходьбы. Ему вытащили булавку, но ранка воспалилась, загноилась и вызвала гангрену, унесшую Латюда в могилу, так как он отказался от необходимой ампутации ноги.

Не останавливаясь перед картиной Жироде, которая не могла соблазнить его нагими телами, Монтескью проскользнул в чайную залу. Тогда вошло в моду приходить пить чай… вернее, этот напиток служил предлогом для встреч в Фраскати, после театра. Здесь местные услужливые язычки, особенно Чудихи, так яростно перемывали косточки отсутствующим, что чайный зал еще назвали норой ехидны.

Аббат вгляделся в толпу и нашел, без сомнения, того, кого искал, потому что Монтескью тотчас же направился к герою, уже знакомому нам из первых страниц рассказа.

Стоя в толпе, окружавшей генеральшу Леклерк – Паулину Бонапарт, заливавшуюся громким смехом, этот человек слушал, не произнося ни слова, тысячи сплетен многочисленной толпы.

– Гражданин Фуше, не угодно ли вам уделить мне минуты две внимания? – тихо спросил аббат.

Фуше взглянул на говорившего своими мутными глазами с полузакрытыми веками; он тотчас угадал намерение подошедшего, молча выбрался из шумной группы, где ни одно нескромное ухо могло их подслушать, и уселся в углу комнаты.

Монтескью последовал за ним.

– Вы выразили кое-кому желание встретить меня, – сказал он.

Фуше посмотрел на аббата, как будто ожидая услышать продолжение его фразы. Тот понял значение немого вопроса.

– Я аббат Монтескью, – прибавил он.

При этом имени лицо страшного экс-члена Конвента осталось бесстрастным, и он ответил своим сладким голосом:

– Да, это правда, я выражал это желание, но уж очень давно. И если я был вынужден отказаться от своего желания, то только по невозможности отыскать вас, как я заключил из разговора с одним молодым человеком, господином Бералеком, кажется.

– Бералеком? – спросил удивленный аббат, потому что поручение было передано ему Кожолем, а о временной перемене фамилии графа ему ничего не было известно.

– Да, Бералеком, – повторил Фуше. – Я хорошо запомнил это имя, потому что оно принадлежит мальчику, с которым трудно объясняться намеками.

– Меня тогда не было во Франции, – ответил аббат.

– Да, в этом уверял меня и тот молодой человек, но вы так запоздали, что, повторяю, много воды утекло.

Монтескью понимал, что явился, может быть, слишком поздно. Когда Фуше искал встречи – он готов был продаться. Теперь, конечно, он был куплен другим.

– Время, – возразил аббат, – иногда укрепляет принятое решение.

– Да, – сказал бывший член Конвента, – но в это время происходят и новые события.

– Как, например, завоевание Египта генералом Бонапартом. Его победы, растущая слава, его явное честолюбие – не правда ли, гражданин Фуше, все это может укрепить иногда колеблющуюся волю? – медленно произнес аббат, глядя Фуше прямо в глаза.

– Да, подобные обстоятельства так явно перетягивают чашу весов, что она склоняется как раз к вашим ногам.

– И это не что иное, как искушение, не правда ли?

– Э! – произнес Фуше. – Иногда искушение делается непреодолимым, особенно если события меняются так быстро и верно, будто кричат вам: вот хороший выбор!

– Итак, успехи Бонапарта в Египте красноречиво свидетельствуют в пользу генерала? – спросил аббат.

– Что же делать! Я люблю счастливых, – ответил Фуше с едва заметной улыбкой.

– Это отличное рассуждение.

– Не правда ли?

– Так что, если бы вы завтра узнали, что главнокомандующий в Египте, до тех пор баловень счастья, попал в скверное положение, тогда, не видя в нем прежней удачи, вы искали бы другого союзника?

Фуше пристально взглянул на Монтескью.

– Разве вы получили о нем дурные известия? – живо спросил он.

– Дурные, отчего дурные? Некоторые известия не всегда дурны для всех.

Аббат указал на группу, в которой ораторствовала Паулина Бонапарт, прибавив:

– Новость, которая дурно подействует на тех людей, наоборот, покажется преблагоприятной мне… и даже вам, гражданин Фуше, если, увидев колебание весов, вы вдруг решитесь переменить чашу.

– Что же вы узнали?

– Зачем вам говорить! Да смотрите, вот военный, который лучше меня расскажет об этом, – сказал Монтескью, указывая на молодого офицера, выходившего в залу.

Маленький, хилый, с нахмуренным лицом, на вид лет двадцати семи, молодой военный, на которого указал аббат, был не кто иной, как генерал Леклерк, супруг Паулины Бонапарт.

Как могло это великолепное существо, которого в семействе звали Паулеттой, соединиться три года тому назад брачными узами с таким непривлекательным супругом? Это объясняется лишь необходимостью, которую имел Бонапарт, создать для себя покорные орудия, годные для слепого повиновения, когда пробьет его час. Леклерк был одним из тех людей, которые способны на энергичное дело только в данную минуту. Поэтому, раз воспользовавшись его услугами, от генерала избавились, отослав умирать в Сан-Доминго от чумы.

В этом странном союзе не было и речи о любви, и Леклерк скоро отказался от своих прав на жену, когда, через три дня после свадьбы ему передали слова Талейрана, сказанные по поводу его первой и последней легкой вспышки ревности: «Напрасно он горячится, его очередь скоро придет, и он получит свое возмездие».

Поэтому можно было только удивляться сильному горю Паулины, когда, возвращаясь из Сан-Доминго, она охраняла со всей заботливостью неутешной вдовы гроб, отвозивший во Францию тленные останки Леклерка. Если бы английское судно, крейсировавшее на море, овладело этим гробом, то, без сомнения, оно бы уважило прах, омытый горькими слезами убитой скорбью вдовы. При счастливом возвращении во Францию оказалось, что в гробу покоились одни драгоценности, золото и шали вдовы, опасавшейся, чтоб рука англичан не завладела ее богатствами. Она оставила тело Леклерка гнить в Сан-Доминго. Это был единственный случай, когда плакала о своем муже женщина, ставшая впоследствии принцессой Боргез.

Оставим этот преждевременный рассказ и обратимся к Леклерку, появившемуся в зале с мрачным, беспокойным видом.