Брюнетка в клетку - читать онлайн книгу. Автор: Галина Куликова cтр.№ 40

Головой приподняла скатерть и сразу же увидела скрючившегося под столом Уманского. Хотела закричать, но он сделал быстрое движение и закрыл ей рот ладонью. Потом схватил за шею и втянул в свою «пещеру».

Они не успели сказать друг другу ни слова, как в кухне появилась Капитолина в пижаме цвета фуксии. На голове у нее красовались наушники, а к поясу был прилажен плеер. В руке она несла книгу. Вероятно, включенный здесь свет ее немало удивил. Она шевельнула бровью, но наушники не сняла. Постояла некоторое время на месте, потом направила свои стопы к холодильнику. Достала оттуда масло, сыр, баночку паштета и вареное яйцо — все, на что не польстился Вольдемар.

Лариса подумала было, что гувернантка все-таки сломалась и решила тайком от Фаины подкормить детей. Не тут-то было! Чудовище достало вилку и принялось за еду. Оно жевало и притопывало ногой, вероятно, в такт той музыке, которая звучала в наушниках. В другой руке у чудовища была книга, от которой совершенно точно невозможно было оторваться. Лариса почти что легла на поя, чтобы прочесть название. Это был «Артемис Фаул», которого Капитолина накануне отняла у мальчишки. Ах, лицемерка!

Уманский тихонько кашлянул, и Лариса сжалась от страха. Однако ничего не произошло — Капитолина никак не отреагировала. Тогда он наклонился к самому уху своей соседки и прошептал:

— Проголодались?

— С чего вы взяли?

— Вы ведь тоже хотели залезть в холодильник.

— Не для себя. Я думала отнести что-нибудь детям.

Уманский, в общем, задался той же целью, но говорить об этом не стал. Еще чего! Получится, будто бы он хочет стать героем в ее глазах. А еще она может подумать, что он соврал насчет детей и пришел сюда просто потому, что у него заурчало в животе.

Капитолина продолжала поглощать пищу, причем делала это неторопливо и с удовольствием.

— Сволочь, — прошептала Лариса. — Надо же иметь такие нервы!

— Зато она очень сексуальная, — возразил Уманский. — Видите, какие у нее стройные ножки?

— Ножки?! — возмутилась Лариса. — Ну, знаете! У человека, который морит своих подопечных голодом, не может быть ножек.

— Она, конечно, строга не в меру. Но глубоко внутри у нее сидят эдакие чертики… Вы замечали, как она иногда выпячивает губки?

— Вы извращенец.

— Смотрите, смотрите, у нее педикюр. Кажется, я теряю голову.

— Мужчина, теряющий голову от педикюра, достоин сожаления.

— Просто вы не такая, поэтому придираетесь к девушке.

— К девушке?! Да ей лет сорок.

Похотливые глаза Уманского так и шарили по Капитолининым нижним конечностям. До тех пор, пока та не заметила на столе мисочку, затянутую пищевой пленкой. Заинтересовалась и подошла, чтобы рассмотреть ее. При этом встала таким образом, что прямо перед носом у затаившейся парочки оказались ее крепкие гладкие икры. Совершенно неожиданно Уманский протянул руку и указательным пальцем дотронулся до глубокой ямочки у Капитолины под коленкой. Ларисе захотелось его отдубасить. Сейчас это чудовище схватит конец скатерти, задерет его вверх, сунет голову под стол и…

Однако та только пошевелила большим пальцем на правой ноге.

— Капа думает, что я — ее эротическая фантазия.

— Капа?! — одними губами прошептала Лариса и чуть громче добавила:

— Неужели на вас не произвела впечатления ее черствость, даже жестокость?

— Я как-то об этом не задумывался. Кстати, а зачем вам понадобились фотографии Анечки Ружиной?

Ответить она не успела, потому что гувернантка, потеряв интерес к миске, вышла из кухни и погасила за собой свет.

Лариса и Уманский остались в абсолютной темноте. Она не видела даже его глаз, только смутно ощущала тепло тела и различала дыхание.

— Так зачем вы искали фотографии? — напомнил он, когда шаги Капитолины окончательно стихли.

— Откуда вы знаете?

— Ваш жених спрашивал меня про альбомы. А вы стояли рядом.

— Ну и что? Ни я, ни он ни слова не сказали о том, зачем нам нужны альбомы.

— Я догадался.

— Какой вы умный.

— Можно я возьму вас за руку? — спросил Уманский. — А то я чувствую себя как-то странно, разговаривая с темнотой.

— Мне тоже как-то не по себе, — призналась Лариса и в ту же секунду ощутила, что ее ладонь оказалась в чужой горячей руке. Ей вспомнилась фраза из какого-то романа: «Волнение теснило ей грудь».

— Вы полагаете, — Уманский чуть сжал ее пальцы, — что фотография бывшей воспитанницы Миколиных поможет вам понять, кто убил Макара?

— Не знаю, что и думать, — пролепетала Лариса, на которую рукопожатие произвело гораздо большее впечатление, чем ей хотелось бы признать. — Я вообще ничего не думаю. Я просто так… На всякий случай… Я вообще не уверена, что его убили…

— Конечно, убили. И убийца сегодня с удовольствием двигал тарелочку, отвечая на наши вопросы.

— Убийца?! — ахнула Лариса, и пальцы ее дрогнули. Уманский сжал их еще крепче.

— А кто же еще? Нам всем сообщили содержание записки и предупредили, кто на очереди в преисподнюю.

— Вы думаете, что все это — правда? Что кто-то двигал блюдце… — У нее сорвался голос.

— А вы? Поверили, будто и в самом деле являлся какой-то там ТРСТР?

— Зачем же убийца начал с этого глупого набора букв?

— Полагаю, для отвода глаз. Или у него вначале просто что-то не сработало. Для того чтобы аккуратно двигать блюдце и не попасться, надо ведь еще приноровиться.

— Так, значит, вы тоже считаете, что хозяина дома отправили на тот свет умышленно?

— Дураку ясно. Но мне придется вас разочаровать. В альбомах нет ни одной фотографии Анечки Ружиной — я проверил.

В самом деле. Ему было так просто проверить! Пользуясь своим служебным положением, он мог проникнуть в любое помещение, не вызывая никаких подозрений. Он перемещался по дому и участку так свободно, словно хозяйский пес, и никто, конечно, не обращал на него внимания.

— Честно сказать, вы заставили меня проявить любопытство. Я пролистал каждый альбом, имеющийся в доме. Ни одной девочки, подходящей на роль Анечки Ружиной, там нет. Зато есть пустые места, такие, знаете, светлые пятна.

— То есть фотографии были, но потом… Кто-то их вытащил. Вы на это намекаете?

— Я не намекаю, а делаю логические умозаключения.

— А что такого в этих снимках? — вслух задумалась Лариса. — Если прежде они лежали в семейном альбоме, в них просто не может быть ничего особенного.