— Для кого-то снимки имеют значение.
— Для кого? Может быть, Анечка Ружина где-то тут, среди
нас? — предположила Лариса, расширив глаза. Ей было странно, что она ведет
подобные разговоры с дизайнером. Да еще под столом ночью. Да еще в темноте.
— Вряд ли она тут. Кто это может быть? Зоя? Ерунда. Она
постоянно на глазах. Ее бы рано или поздно опознали. Конечно, прошло много лет,
но какие-то мелочи могли ее выдать.
— А что, если это Капитолина? — предположила
Лариса заговорщическим тоном.
— Это вы со злости говорите, — обиделся он. —
Я сказал, что Капа чертовски сексуальна, и вы решили меня уколоть, предположив,
что ей пятьдесят один год.
То, что он защищает гувернантку, чрезвычайно рассердило
Ларису. Поддавшись порыву, она вырвала свою ладонь из его руки и полезла из-под
стола.
— Спасибо за приятную компанию, но мне нужно идти. А то
жених хватится.
Она поднялась на ноги и двинулась в сторону двери.
— Вы же хотели накормить голодных детей, — сказал
он ей в спину.
— Во-первых, они наверняка уже заснули, а во-вторых, в
холодильнике вряд ли что осталось после набега вашей сексуальной Капы.
— Темпераментным женщинам приходится чаще восстанавливать
силы. Но вам, конечно, этого не понять.
Лариса посчитала ниже своего достоинства отвечать на
подобные выпады и уже сделала шаг к двери, когда Уманский прошептал ей в спину:
— Подождите! Там еще кто-то.
— Не выдумывайте.
— Я не выдумываю. Идите сюда, быстро.
Лариса послушалась и, скрючившись, метнулась обратно.
Уманский на секунду выполз из-под стола, протянул руку и,
схватив миску с золой, утащил ее под стол. Всех интересует эта миска, и каждый
станет подходить ее рассматривать. Сиди тут, не дыша.
— Может, мы зря прячемся? — шепотом спросила
Лариса.
От близости Уманского, от его одеколона, который возбуждал в
ее носу какие-то неподходящие рецепторы, Ларисе снова сделалось так жарко,
будто она сидела возле печи.
— Мне что-то не хочется признаваться, что я приходил за
колбасой. У них тут принято насыщаться исключительно за столом. Неудобно.
Впрочем, вы можете выйти, вы будущая жена.
— А если вы зашли просто воды попить?
— Все равно не хочется признаваться. А вы вылезайте.
— Я…
Она еще не успела договорить, а в проеме двери уже появилась
Маргарита. Она шла на цыпочках со странным выражением лица. Глаза ее бегали по
сторонам. Сначала она заглянула в хлебницу, потом за занавеску. Затем стала
открывать по очереди навесные полки и выдвигать ящики. Стало ясно, что через
минуту она неминуемо заглянет под стол. Сообразив, что Маргарита находится под
впечатлением встречи с «духом», Уманский, недолго думая, рванул с миски пленку
и вымазал левую руку пеплом. Пепел оказался жирным, поэтому рука получилась
черной, страшной, и короткие белые ногти выделялись на ней особенно отчетливо.
Уманский, естественно, хотел изгнать Маргариту из кухни. Ему
и в голову не могло прийти, что его трюк приведет к прямо противоположному
результату. Он положил черную ладонь на пол и стал медленно выдвигать ее из-под
стола, шевеля пальцами. Маргарита была уже совсем близко, и видеть ее целиком,
с головой, не представлялось возможным. Уманский надеялся, что рано или поздно
ночная гостья руку увидит и убежит без оглядки. В крайнем случае — упадет в
обморок.
Рука выдвигалась все дальше и дальше. Наконец замерла.
Маргарита тоже замерла. По крайней мере ее ноги стояли совершенно неподвижно.
Вот сейчас…
Маргарита проверяла последний ящик, когда краем глаза
заметила, что по полу ползет что-то огромное, черное, похожее на скорпиона, с
шевелящимися ногами. Она даже не успела рассмотреть — что. Немой крик разорвал
ее рот, она схватила со стола бутылку с оливковым маслом и со всего маху
швырнула ее вниз.
В тот же миг стол взревел нечеловеческим голосом и неожиданно
вздыбился, подбросив вверх стоявшую на нем сахарницу и корзинку с печеньем.
Печенье, словно конфетти, взлетело под потолок и праздничным салютом осыпалось
Маргарите на голову.
Бутылка выплюнула пробку и поскакала по полу, оставляя за
собой жидкий стеклянный след. Маргарита, продолжая беззвучно вопить, бросилась
было к двери, но наступила в лужу масла и, поскользнувшись, рухнула на пол. В
этот миг стол перестал реветь и, взвыв в последний раз, встал на место.
В кухню уже вбегали люди. В первых рядах оказались Зоя и ее
муж Степан с ружьем наперевес.
Увидев валяющуюся на полу Маргариту, Степан опустил оружие и
вздохнул. Зоя всплеснула руками:
— Ахти, батюшки, Маргарита! Да как же это? Да что же
это?
Маргарита встала на четвереньки и тут же увидела тапочки
своей сестры. Значит, Фаина уже тут!
Фаина действительно была тут. Она протянула руку и схватила
Маргариту за шиворот.
— Если ты приучишься есть ночью, — сказала она
нравоучительным тоном, — то станешь пищевой наркоманкой. Тебе будет постоянно
хотеться закинуть что-нибудь себе в рот.
— Я-а-а, — проблеяла Маргарита.
— Именно ты. Разбросала все печенье, сахар рассыпала.
Что за свинья? Есть нужно красиво. Даже когда ты находишься одна и тебя никто
не видит. Хорошие привычки приобретаются именно так.
— Под столом сидит какая-то дрянь, — неожиданно
внятно выговорила Маргарита и попыталась заглянуть под означенный предмет
меблировки, но съехавшая скатерть закрывала обзор.
— Какая дрянь? — удивился Степан. — Может,
кошка соседская забежала? Так я ее щас выгоню.
Он вручил жене ружье, а сам взял швабру, стоявшую за
холодильником, и, подойдя поближе, присел и ткнул ею под стол. И тут же
почувствовал, что швабру кто-то крепко держит. Он потянул ее назад — швабра не
поддавалась. Тогда Степан дернул посильнее. Безрезультатно.
— Нет, это не кошка, — глубокомысленно протянул
он. — Точно не кошка.
— Это дух, так я и думала, — плаксивым голосом
завела Маргарита. — ТРСТР, миленький, прости нас, прости… Мы не нарочно!
Это ты виновата! — неожиданно напустилась она на Фаину. — Разве можно
было раньше времени свет включать и разговаривать, когда спиритический сеанс в
самом разгаре?
— Маргарита, ты полная и абсолютная дура.
— Швабру-то отдай, — опасливо попросил Степан, и
швабра немедленно освободилась.
— А вот я сейчас этого духа… — начала Фаина, но сестра
не дала ей договорить.
— Нет! — воскликнула она и встала на пути,
расставив руки в стороны; как мать, защищающая крошку-сына. — Не дам!
Оставь бедного ТРСТРа в покое! Мы вырвали его из царства мертвых и не дали
вернуться обратно!