Царь велел тебя повесить - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 42

Первый вечер я провел на своей веранде без занавесок, потешая окрестных мальчишек, которые глазели на мой эркер, будто на волшебный фонарь. Занавески мне выдали наутро, но от холода они не спасали, я выходил на крыльцо, курил, вглядывался в редкие стволы сосен и почему-то ужасно тосковал. Наверное, мне трудно было смириться с мыслью, что я снова в Литве. Что-то должно было произойти, я чувствовал это кожей, как чувствуют приближение грозы, электрическая мякоть созревала в моем теле, голова гудела от предчувствий, Вильнюс был мне мал, Литва была мала мне. Теперь я понимал описанных у Стивенсона туземцев, которые попрощались с путешественниками, обменялись дарами, но вскоре увидели, что судно по-прежнему стоит в бухте, пережидая неблагоприятный ветер. Ветер дул три дня, корабль стоял на месте, а туземцы тихо сидели в кустах и не показывались: прощание уже состоялось, и снова увидеться будет неприлично!

Три года назад я дал себе слово закончить университет и добиться гранта в каком-нибудь Лейдене, да где угодно, только бы не возвращаться домой. Я согласился учить эстонский, чтобы убраться подальше от родимых мест. И что же? Теперь я говорил на четырех языках, цитировал Breviarum historiae Romanae и вернулся туда же, откуда начал.

* * *

На смуглую тетку в пушистом, как пасхальная верба, платье, оглядывались, и мне было неловко. Лучше бы мы в парке посидели, здесь дерут двадцать крон за чашку эспрессо, а у меня в кармане стольник, да и тот наспех одолженный.

– Почему у тебя нет подружки? – внезапно спросила она, крутя в пальцах кофейную ложечку. Я подумал, что у девственников, наверное, на лбу написано, что они еще не пробовали. Так в пантомиме времен Вордсворта актеру писали на груди невидимка, и все делали вид, что его не замечают, даже натыкались на него.

– У меня есть женщина, – сказал я хмуро. – Прошлым летом я забирался к ней в спальню по карнизу. Чуть не сверзился в кусты.

Зое засмеялась и, протянув над чашками руку, погладила меня по носу. Ее смех был таким же хроматическим спуском – или как там это называется? – как раньше, у меня от него щекотало в горле, словно от лимонада. Я подумал, что тетка скоро состарится, лицо ее увянет, ноги распухнут, а смех будет таким же безжалостным и свежим.

Потом я подумал, что в сорок лет надо жить какой-то особой жизнью: без лишних телодвижений, без суеты и без выпивки. Когда мне стукнет сорок, подумал я, нужно будет превратиться в египетскую статуэтку: правым ухом слушать дыхание жизни, а левым – дыхание смерти. Нужно будет прогнать всех, кто мешает, и даже тех, кто не мешает, но и не слишком помогает. Всех, кто отнимает время, донимает своей пустотой, занимает деньги без отдачи, понимает слишком много, вынимает ножик из кармана и принимает меня за дурака. Всех отлучить и сохранять равновесие.

Стоило нам с Зое выйти за дверь, как небо посветлело и вдоль аллеи подул крепкий ветер. На мгновение стало тихо, потом послышался мягкий шлепок: с жестяного козырька кафе сдуло снежную горбушку, и она рассыпалась прямо у нас под ногами.

– Ой нет, – сказала тетка, отступая обратно к дверям, – сейчас начнется буря. Такая тишина всегда предвещает бурю!

– Пошли быстрее, тут всего два шага до гостиницы.

– Тогда побежали, – сказала она.

Мы побежали, и буря началась.

Зое

Хорошо, Косточка, когтистая гарпия ушла за фруктами, и мы можем продолжать. Не помню, говорила ли я тебе, что было, когда я сошла на берег после драки со стюардом? Я ночевала на складе, а потом пошла в портовое кафе и познакомилась с Зеппо. Сначала он вообще в мою сторону не смотрел, просто сидел за столиком с тарелкой макарон. У меня ноги подкосились, когда я увидела эту тарелку, а рядом – миску с креветками, плавающими в горячем масле. Я поставила сумку под соседний столик, села напротив Зеппо, достала блокнот и стала его рисовать. Сначала делала вид, а потом увлеклась. Закончив портрет, я пересела за его столик, так что креветки достались мне.

Наевшись, я посмотрела ему в лицо и улыбнулась. Я слушала его, не понимая слов, а потом взяла свою сумку и пошла с ним в предместье Белен, где он снимал квартиру, там он налил мне вина, уложил спать, укрыл зимним пальто и ушел по своим делам. Ночью я сунула руку в карман пальто и нащупала там пистолет, но совсем не испугалась. Зеппо был совершенством, я знала это наверняка.

Через две недели мы с ним уехали на юг. В Альгарве есть места, где не встретишь ни одного англичанина, молитвенники у всех заложены гарусной ленточкой, а кафе до сих пор с парусиновыми – сшитыми из парусов! – крышами. Мы жили в холмах, высоко над морем, дом стоял в зарослях радостной лопоухой жимолости, это был чужой дом. Я до сих пор не знаю, откуда у Зеппо взялись ключи, может быть, он просто нашел их под крыльцом или нашарил под притолокой. Зеппо редко выходил из дома, только на почту, где получал много писем до востребования, а я разбирала по слогам португальские газеты, училась готовить фасоль с маниокой и привыкала молчать, когда мужчина ест или пьет.

Потом он выставил меня вон, я вернулась в столицу, встретила Фабиу, завсегдатая «Бразилейры», и сразу пошла с ним, ни минуты не сомневаясь, хотя видела, что он крепко болен, еще крепче, чем его мать. Тебе он небось казался простоватым португальским рантье, таким же тяжелым и бесполезным, как чугунный утюг в его комнате. Помню, как ты завтракал с дядей, утопая в его молчании, и удивленно смотрел на меня, когда, проходя мимо стола, я гладила его по голове. Тебе бы и в голову не пришло, что он вытащил меня из туалета публичной школы, верно?

Фабиу был психопат, каких свет не видел. Поначалу я была уверена, что полуденный жар схлынет, как только мы станем жить вместе. Знаешь, что такое места sol y sombra? Самые дорогие места на корриде в тени, а самые дешевые – на солнце. Я всегда покупаю солнце и тень и каждый раз надеюсь, что солнце быстро перейдет с моей стороны арены на другую. Но оно переходит ровно в середине действия, всегда в одно и то же время! С Фабиу я была на ярком солнце с первой минуты до последней, это страшно утомительно. А потом он сам стал тенью и живет теперь там же, где все эти синие быки с продырявленными шкурами.

Быков на португальской корриде не убивают, ты же знаешь. Вместо матадора в финале появляются ловкие ловцы и уводят быка в загон. А потом из загона его отправляют на бойню. Бык, который знает вкус человеческого страха, слишком опасен, он может выкинуть неожиданный фокус. Мой муж тоже выкинул фокус. Нет, два фокуса. Зато теперь я свободна и могу умереть в собственном доме.

Ненавижу этот дом, но стоит мне уехать, как я готова говорить о нем бесконечно и видеть его во сне. Один русский писатель, не помню имени, сочинял своему внуку письмо из другой страны и в конце приписал: «Целую всю квартиру!» Когда я это прочла, то не поверила, что можно сказать такое в здравом уме. А теперь вот лежу здесь, не в силах подняться, и думаю то же самое. Целую весь балкон! Целую лопухи на крыше!

Костас

В моем сегодняшнем сне рыжие муравьи несли своих покойников куда-то в глубины муравейника, один покойник был похож на мертвую осу, а вторым был я сам, еще не мертвый, только объеденный. Муравьев было много, я слушал, как они шаркали ломкими ногами по песку, набирался сил и ждал пробуждения. Я был уверен, что проснусь на свободе! Открою глаза и услышу, как служанка возится внизу на кухне, роняет вилки и бормочет нежные лузитанские ругательства. Но проснулся я в тюрьме.