Телевизор. Исповедь одного шпиона - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мячин cтр.№ 89

– Бежать? – заплакала я. – Опять бежать? Но куда?

– В Персию, ваше высочество, – склонился предо мною и даже встал на одно колено принц Али. – Я размещу вас в своем доме в Багдаде и выпишу для вас лучших учителей из Европы, чтобы они могли обучить вас всем языкам, какие вы только пожелаете, изящным искусствам и танцам, и, разумеется, военной стратегии, чтобы однажды, когда вы достигнете совершеннолетия, вы заняли трон своих праотцев… Мы скроем вас от мира, скажем, что вы моя дочь, шемаханская принцесса Алиенора (что означает в переводе с персидского «дочь Али»)…

– Я не могу поехать с вами в Персию, – грустно произнес гвардии сержант Чоглоков. – Я запятнал свою честь тем, что предложил княжне испить вина, не зная, что оно отравлено. Теперь мне не может быть никакого доверия… Я поеду в Оренбург, в столицу Великой Тартарии, где назовусь маркизом Пугачевым и буду готовить народное восстание, в надежде, что однажды вы простите меня…

– Не говорите глупостей, Чоглоков, мой верный, сильный телохранитель! Я ни в чем не подозреваю вас…

– Нет, моя честь не позволяет мне поступить иначе…

– Я поеду с вами, государыня, – сказал матрос Кирпичников. – Но сначала мы должны ускользнуть от аварских соглядатаев…

– Эти авары – жестокий и лицемерный народ, – заметил принц Али. – Они грабили караваны, и шах Жамас долго воевал с ними, за свободную коммерцию, но они заманили персидскую армию в ловушку и убили наших лучших воинов, сняли с них скальпы и украсили скальпами свои юрты…

– Аварских соглядатаев я беру на себя, – Чоглоков вынул саблю, – а вы отступайте горными тропами в Багдад…

Мы шли маршем через густой лес, с редкими полянами, по единственно возможной узкой дороге, на которой с трудом могли разъехаться четыре всадника. Объезд, который мы искали с Балакиревым и Чегодаем на рассвете, Суворову оказался не нужен – он просто приказал идти напролом, как однажды его тезка Македонский, устав тщиться бесплодными размышлениями, разрубил гордиев узел.

У Суворова, действительно, была своя тактика, которой он придерживался всю жизнь и которой многие до сих пор не понимают, считая ее невежественной, варварской, скифской. Но именно эта тактика принесла ему победу и славу; ее суть в отсутствии благородного позерства и расшаркивания; Суворов никогда не рыцарствовал, не изображал лорда Гея ^[299], нет, хитрый русский юродивый и на поле битвы вел себя как юродивый; кривляясь и хохоча, он кружил вокруг противника, доводя его до исступления, а потом, в самый неожиданный момент бил в спину, не снимая шляпы и не извиняясь, а просто убивая наповал. Такая тактика требовала, конечно, удивительной выучки офицеров и выносливости солдат, потому что двигаться с той стремительностью, с которой он требовал, часто было физически невозможно.

Вот и сейчас солнце поднималось всё выше, к зениту, и вскоре стало ясно: день будет жарким. На рекогносцировку Суворов отправил казаков и калмыков Чегодая; пехота шла следом, гренадерский баталион Трейдена, егеря́ Ферзена и Рёка, и мушкатерский баталион Балакирева, при моем скромном участии; еще дальше ехали пушки; к полудню дивизия насквозь промокла и провоняла потом, некоторые стали просить привал, но генерал-поручик по-прежнему упрямо гнал солдат вперед, а затем даже пришпорил невзрачную казацкую лошадку и поскакал за калмыками, таково было его нетерпение до баталии.

На шестой или седьмой версте я не выдержал и упал на землю, вместе с барабаном. Меня поднял Данила, молча протянувший мне жестяную манерку ^[300] с водой; я жадно присосался губами к горлышку, втягивая даже воск, которым была запечатана фляга.

– Ну, будя! – засмеялся фурьер, отобрав флягу. – Весь день еще впереди. Воин!

Я поднялся и снова заколотил в барабан.

* * *

Позже в реляции Румянцеву Каменский представлял дело следующим образом: якобы, он с Суворовым поехал (в сопровождении своих ординарцев и двух немецких принцев) на рекогносцировку; обнаружив турок, Суворов дрогнул и в панике скомандовал отступление; калмыки развернулись и побежали, создав невероятную сумятицу на узкой лесной тропе, которая была пресечена мудрым руководством Каменского. Реляция сия есть чистейшая ложь от начала и до конца. В действительности ни самого Каменского, ни красовавшихся принцев на поле сражения не было. Упырь был настолько обижен на Суворова, что даже и не въезжал в Делиорманский лес; его десятитысячная дивизия маршировала весь день от Базарджика, и единственным отрядом из этой дивизии, принявшим участие в баталии, были кирасиры Девиза, потому только, что они самовольно поехали на выручку, вопреки приказу Каменского не помогать Суворову. Первая же пехотная часть из дивизии Каменского – черниговская бригада Заборовского – подоспела на поле битвы… в сумерках, когда сражение уже завершилось.

Целью наглого вранья генерал-поручика Каменского является тщеславное желание умалить деяния генерал-поручика Суворова и присвоить себе его достижения. Вот же как всё было на самом деле: калмыки и казаки, проехав через весь лес, неожиданно наткнулись на турецкий разъезд. Несколько секунд турки и русские ошеломленно смотрели друг на друга; первые искренно не понимали, что делает противник в нескольких шагах от них, а вторые не решались идти в атаку, по причине малочисленности, пока, наконец, Чегодай не выхватил саблю и с диким монгольским криком не бросился на врага. Всадники догнали турок, пленили их, обвязали веревкой, как вдруг из-за опушки леса им навстречу вышла албанская пехота в красных фесках, которая тоже некоторое время ошарашенно смотрела на калмыков, а потом с воплем бросилась на них. Вскоре тревожно затрубил рог, и к лесу выехала тяжелая турецкая кавалерия, спаги. Калмыки кинули на землю связанного турка и ускакали назад в лес, поелику биться с одною только саблей и луком против закованных в железо спагов – все равно что приходить на бал без штанов. Явно превосходя наших числом, турки вошли в дефиле ^[301], чтобы остановить продвижение русских и не дать выйти из леса.

Представьте себе человека, который пытается закупорить пробку в бутылке с шампанским вином, намеревающуюся выскочить наружу; человек жмет, но при этом трясет бутылку; рано или поздно пробка все равно отскочит ему в лоб; то же происходит и здесь, только вместо пробки и газов – русская армия.

Вот подробности, которые я видел собственными глазами: среди калмыков и казаков, убегающих лесом от албанских стрелков и спагов, – сам Суворов; турки желают пленить его во что бы то ни стало, и потому не стреляют, а норовят ухватить за белый камзольчик.

– Кареи! – орёт Суворов, ускользая-таки от турок. – Строй кареи!