Телевизор. Исповедь одного шпиона - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мячин cтр.№ 109

– Вы очень прозорливы, Войнович. Даже Батурин (а он ловкий дипломат) не разгадал до конца мою затею…

– Я моряк, мне несложно догадаться о таких вещах.

– Вы, очевидно, пришли затем, чтобы рассказать нам о неприятном разговоре, случившемся у княжны с госпожою де Бомон, о том, что в деле все еще замешан Королевский секрет, который настаивает на нашем и вашем удалении от княжны, и найти в нас союзников?

– Откуда вы знаете?

– Мне сообщила об этом сама княжна, – засмеялся Тейлор. – Сразу же после того разговора она прибежала сюда, в гостиницу, накрыв голову капюшоном, и начала плакать и умолять, чтобы я защитил ее от разъяренного драгуна. О, видели бы вы эту драматическую сцену! Она плакала и валялась прямо тут, на этом полу, заламывала руки и нараспев читала стихи, взывая к моим христианским чувствам, долгу дворянина и чести английского короля. Бедная девочка! Как же она запуталась…

– Мне тоже стало жаль ее, – сказал я.

– В самом деле? – англичанин скорчил недовольную физиономию. – Мне, например, ее ничуть не жалко. Этот спектакль, который она тут устроила… ох! К несчастью, здесь был еще и Батурин. Вот он повеселился! О, этот арлекин сразу запел свою партию… «Я доблестный шведский рыцарь, граф Карельский, я защищу вас, сударыня, от злого негодяя… Вы моя единственная прекрасная дама, и только с вами связаны помыслы и порывы моего сердца…» Какая гадость!

– И что же теперь будет?

– Дуэль, – мрачно проговорил Тейлор, допил кофе и со звоном поставил чашку на столик. – Как я ни пытался отвертеться от этого глупого поединка, теперь он неизбежен. Вы умеете драться на дуэли, Войнович?

– Я умею драться.

– Это хорошо. Потому что вы тоже будете драться.

– Простите…

– Да, это непременное условие д’Эона… Он, видите ли, тоже большой поклонник старинных рыцарских обычаев. Когда Патрик принес ему вызов, д'Эон заявил, что будет драться только в том случае, если будут драться и секунданты. Это так называемая дуэль миньонов ^[355], три на три. А у нас как раз не хватает одного человека…

Господи Боже, подумал я, я хочу в этом участвовать. Пусть французы покромсают меня на мелкие кусочки, но этого зрелища я не пропущу. «Наш гожо стесняется развлекаться…» Я не стесняюсь, ваше графское сиятельство, я только выбираю те развлечения, которые мне по душе.

– Итак, я в третий раз повторяю свое предложение, – проговорил уже без иронии, без смеха хранитель печати; старческое лицо его стало бледным, болезненным, как если бы с него содрали все маски и все румяна. – Готов ли ты стать магометанином?

Я поставил локти на стол и обхватил руками голову. Поступиться свободой ради знания – какой заманчивый выбор! Ведь если все это правда: про комету Галлея, и про звезды, мне понадобится тот, кто знаком хотя бы с началами астрономии. А великий визирь всё знает об этом; в нем вся мудрость Востока и знание Запада; здесь, в Болгарии, на перекрестке всех дорог, я могу стать богом.

– Нет, – сказал я, – я в третий раз отказываю вам.

– Очень жаль, – великий визирь снова вытащил свой платок и стал кашлять в него. – Я ожидал, что ты будешь умнее. Гордость и горячность никогда не принесут пользы человеку; ты должен был обмануть меня и согласиться на мои условия, а потом сбежать. Но теперь я вижу, что это невозможно. Ты слишком честен. Мне придется заключить тебя в самую сырую и ужасную темницу этой крепости; ведь иначе ты вернешься на родину и будешь помогать в войне против Оттоманской империи. Это было бы ужасно. Ты рассказывал бы Румянцеву и Орлову обо всех перемещениях нашей армии и флота, знал бы все тайны Сераля ^[356]; знал бы, что на уме у самого падишаха. Тогда мы были бы окончательны разбиты, и всё было бы кончено. Но до тех пор, пока ты будешь в заключении, у России не будет решающего перевеса. А за это время мы посадим на русский трон новую царицу, или царя, Тараканову или Пугачева, и все ваши завоевания в одно мгновение станут прахом. Возможно, Магомет уже рассказывал тебе о моем плане; мы осуществим его. В этой войне победит не самый сильный, а самый терпеливый.

– То есть вы будете ждать и смотреть, как люди ежедневно умирают в бессмысленных сражениях? Как сотнями и тысячами гибнут мирные жители, как мир погружается в хаос, как война порождает всё новых и новых кирджали…

Дверь открылась, вошла служанка с новою едой: чаем и сладостями.

– Это не будет моей виной, – всё еще не повышая голоса, ласково, но с какою-то особенной суровостью проговорил хранитель печати. – Это будет твоей виной. России никогда не выиграть эту войну. Османская империя обширнее и богаче. Мы можем долго ждать: семь, восемь, двадцать лет. Но я обещаю тебе: если ты примешь магометанство, я заключу мир с Россией. Всё закончится. Мы перестанем поддерживать самозванцев. Мы признаем царицу Екатерину московским падишахом. Может быть, мы даже оставим вам Азов…

– А потом, с моей помощью, вы начнете новую войну, с Венецией или Персией…

– Нет, – задумчиво сказал Мухсин-заде, – совсем нет. Ты понадобишься мне для другого. Ты поможешь мне победить янычар.

– Я не понимаю…

Я повернул голову и посмотрел на Магомета, словно спрашивая у него, не ослышался ли я, не сошел ли с ума великий визирь и не стоит ли немедленно арестовать его как предателя своей страны. Ведь это все равно как если бы Екатерина решила уничтожить собственную гвардию, сделавшую ее императрицей, вместе со всеми Орловыми. Но Магомет, напротив, слегка кивнул мне, одними только зелеными глазами, как бы подтверждая несуразицу, которую я только что услышал.

– Не удивляйся, – вздохнул великий визирь. – У янычар слишком много власти и влияния в нашей стране. Многие мыслящие люди (а в Турции таких достаточное число) считают, что нужно избавиться от этой албанской секты. Это так же очевидно, как и то, что солнце заходит на западе. В бою они, как выяснилось в ходе войны, совершенно бесполезны. Службу несут дурно, доставляют вечные хлопоты своим буйным нравом и резней христиан. Ты будешь регулярно сообщать мне об их словах и делах; особенно о тех словах, которые направлены против султана, и тех делах, которые выставляют секенбаши в дурном свете…

Я недовольно поморщился. Я представил себе постоянные, ежедневные доносы, вечно записывать, кто и что сказал, выискивать самые неосторожные слова, подчеркивать их, потом докладывать визирю; при всей моей неприязни к янычарам, такая работа очень быстро отравила бы мою жизнь и сделала меня ничем не лучше моих противников. Именно этого он и добивается, этого хочет: сломать меня, сделать обычным сикофантом, ябедой, шептуном, мелкой пешкой, без своего мнения, без ненужного суждения о природе добра и зла, которые только мешают его власти.