Обмани-Смерть - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 16

Внешне в Аз-Зубайре все было спокойно. По рации прозвучал приказ отвернуть на запад. Пилот сбросил скорость, и вертолет начал удаляться от дороги. Вдалеке показались первые отроги горного хребта Аль-Хаджары. Летчик заложил вираж к югу, прибавил скорость, и я заметил черный дым, поднимавшийся к небу на приличном расстоянии от нашей позиции. Пилот сообщил в центр об изменении маршрута. Дым валил от насосной станции, устроенной рядом с группой низких саманных домишек у подножия скалистой возвышенности. Названия этого поселения на штабной карте не было. Подлетев, мы увидели, что на дороге догорает опрокинувшийся на бок синий джип. Пилот резко снизился, заметив людей, отчаянно махавших руками, чтобы привлечь наше внимание.

В этот момент первые пули пробили фюзеляж и ранили нескольких членов экипажа. Я почувствовал острую боль в районе поясницы и повалился на пол. Старший лейтенант Гарнер мотал окровавленной головой и голосил, перекрывая рев вертушки. Один из моих пехотинцев пытался зажать ему правый висок ладонью. Внезапно вертолет закрутился, как волчок, хвостовой ротор срезало выстрелом из гранатомета, осколком разбило визир. Пуля попала в шею сидевшему рядом товарищу, и он навалился на меня всем телом. Я попытался спихнуть его, но высвободиться не сумел. С потолка кабины мне на голову летели искры. Пилот давил на рычаг, пытаясь удержать машину в воздухе. Потом на меня обрушилась железная штанга, что-то взорвалось, и свет погас.

Я умер в четверг, 5 февраля 2004 года, в 7:35 утра. Не знаю, убили меня в воздухе или это случилось, когда вертолет рухнул на землю. Никто меня не просветил. Да и какая, к черту, разница, результат известен. Тридцатидвухлетний лейтенант Томас Ларч был старше одиннадцати солдат и двух пилотов, убитых после внезапного обстрела «Морского рыцаря». Два вертолета прилетели на подмогу ровно через минуту и уничтожили шестерых террористов. Судя по всему, они собирались захватить нефтяные поля в окрестностях Басры или подорвать несколько объектов. В обломках вертолета обнаружили двенадцать тел. Сгоревших – их было большинство – опознали по медальонам. Меня и одного десантника выбросило из машины сразу после удара о землю, и мы напоминали окровавленных тряпичных кукол. Нас доставили на базу в Басру. В зале приемов летнего дворца была устроена поминальная часовня. Перекладывая мое тело на катафалк, старший фельдшер Уокер насторожился. «Это было чертовски странное ощущение!» – так он описал свое тогдашнее состояние.

Он приложил стетоскоп к яремной вене на шее моего трупа и не поверил своим ушам, услышав едва различимое тук-тук. «Я брежу! – подумал фельдшер. – Этот тип давно окочурился!» Он разрезал ножницами остатки холщовой форменной куртки, задрал майку, чтобы послушать сердце, и рявкнул: «Все заткнулись, живо!» В наступившей тишине он явственно расслышал биение сердца – и звук этот мог исходить только от лейтенанта Томаса Ларча – «трупа», который Уокер собирался отмыть от крови, песка и смазки, а потом положить в гроб, как еще тринадцать военных, погибших шестью часами раньше.

В интервью Хелен Макганис фельдшер рассказал следующее:

– Вообще-то, Ларча осматривал лейтенант из экипажа второго вертолета, дипломированный спасатель, а потом еще майор-военврач, он прибыл на место падения через тридцать минут. Как сейчас помню его слова: «Этот парень давно должен был умереть, но, может, он из тех, кто до последнего цепляется за жизнь».

Не прояви Уокер профессиональной добросовестности, лежать бы мне в герметичном гробу. Жуткая смерть! Я мог задохнуться, так и не придя в себя. Или… Или очнулся бы, осознал случившееся, подождал, прислушиваясь в надежде, что кто-нибудь вызволит меня, а потом заорал бы во все горло. Цинковый гроб звуков не пропускает, так что лежать бы мне в багажном отделении самолета вместе с мертвыми товарищами по оружию. Когда думаю об этом, до сих пор спина холодеет. Да, беда со мной случилась серьезная, но и удача выпала несказанная.

Меня немедленно перевезли в госпиталь. Говорят, флегматичный военврач подполковник Робертсон так растерялся, увидев пациента, что вздернул брови и спросил:

– Ну-с, с чего начнем?

Я вышел из комы через четыре дня после второй операции. Реаниматологи известили о чуде врача и его команду, которые не сомневались, что ни одно тело не способно выжить после подобной жесточайшей «встряски». Мой командир полковник Уилсон тоже изумился «возвращению из ниоткуда», а начальник базы заявил, что потрясен моей живучестью.

Не удивился только я сам. Боль отняла столько сил, что мне было не до размышлений о чуде. В полубессознательном состоянии, накачанный морфием, истыканный иголками, опутанный проводами, застрявший между небом и адом, преследуемый кошмарами, я приоткрыл один глаз, взгляд сфокусировать не сумел, слегка сжал пальцы, когда медсестра спросила: «Вы меня слышите?» – и снова потерял сознание.

Спустя пять месяцев и шесть операций я вышел из госпиталя на костылях, с болями в спине и колене и со слуховыми аппаратами размером с четвертушку мандарина за каждым ухом (они должны были компенсировать невосприимчивость высоких частот). Маршал ВВС Брайан Барридж, главнокомандующий британским контингентом в Персидском заливе, лично вручил мне военный крест. Он тепло пожелал мне выздоровления, и мы выпили по глотку шампанского за наступление мира, во что оба не слишком верили. Прибывший за мной главный сержант армии США был, скорее, миссионером евангелической церкви, потому что счел мое чудесное спасение промыслом Божьим. Генерал смерил его взглядом и отчеканил:

– Чудеса ни при чем! Медицинская служба армии Великобритании – сильнейшая в мире, а тридцать третий полевой госпиталь – лучший полевой госпиталь наших войск.

* * *

На следующий день меня эвакуировали на базу Кэмп-Арифджан, в сорока километрах к югу от Кувейт-Сити. На огромной базе тылового обеспечения армии США жили десять тысяч человек всех национальностей коалиции. Здесь находились сотни вертолетов и тысячи и тысячи контейнеров, танков, пушек и разнообразнейших транспортных средств. Все это было в идеальном порядке расставлено на огромной территории.

В военном госпитале, оборудованном по последнему слову науки и техники, занимались самыми тяжелыми случаями вроде моего. Там мне сделали еще три операции: вправили плечо, удалили осколок сантиметровой длины, застрявший между поясничными позвонками (английские медики его не обнаружили!) и спасли левое ухо благодаря новой технике восстановления барабанной полости. Слух тем не менее был утерян на пятьдесят процентов, поэтому временные слуховые аппараты мне заменили на современное чудо технической мысли.

Я всегда сопровождал маму по больницам и хорошо помнил, в какое уныние вгоняли меня разговоры пациентов о болезнях и бедах, покорно принимавших удары судьбы. В госпитале не было людей с заурядными болячками. Сюда попадали солдаты, искалеченные войной, и их собирали по частям, склеивали, сшивали. Одни пострадали от взрыва, другие – в уличном бою, многих подстрелили снайперы, кто потерял ухо, кто – глаз или какой-то другой жизненно важный орган. Благодаря фантастическому прогрессу медицинской науки каждый мог – лучше или хуже – существовать на белом свете. Никто не рассказывал о том, что с ним стряслось, не жаловался. Все словно бы считали свое состояние временным и поправимым, верили, что наступит день и к ним вернутся их ноги, глаза, красивые лица, они проснутся дома, в своих постелях, в прежней счастливой довоенной жизни.