По ступеням «Божьего трона» - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Грум-Гржимайло cтр.№ 117

Затем в течение последующих 250 лет мы не имеем об этом городе никаких известий.

Дунгане, овладев им во второй половине шестидесятых годов, благодаря измене гарнизона, властвовали в нем, однако, недолго; уже в 1872 г. город был осажден Цзо-цзун-таном, который, взяв его после упорного сопротивления, не оставил в нем, по словам Пясецкого, камня на камне. И до сих пор еще «дунганский» город представляет груду развалин. Указывая на его глинобитные стены, Сплингард как-то заметил:

– Посмотрите на эти выемки в стенном карнизе. Это следы веревок, на которых втаскивали корзины с провиантом.

– Но, позвольте, значит в рядах осаждавших были тайные союзники дунган?

– Ничуть не бывало. Вы забываете, что у дунган было серебро. Им продавали, потому что они хорошо платили…

– Но кто же были эти изменники?

– Уж и изменники! Конечно, они поплатились бы, если бы их поймали; однако на них посмотрели бы здесь иными глазами, чем у нас в Европе. Может быть, это были маркитанты, но столь же вероятно, что это были солдаты и даже офицеры. И знаете что: последнее я охотнее всего допускаю. В Китае мандарины, военные и гражданские – это безразлично – зачастую до такой степени привыкают красть, что перестают видеть в подобного рода проступках нечто несовместимое с человеческим досгоинством.

Но нам этот рассказ показался неправдоподобным. Сарымсак, однако, подтвердил слова Сплингарда.

– При осаде Манаса, – говорил он, – я был свидетелем подобных же фактов. Торг происходил по ночам. Дунгане спускали корзины, в которых лежало сговоренное количество серебра, взамен же втаскивали в них жизненные припасы – рис, мясо, муку. Все это было тем легче производить, что временный базар был расположен между городской стеной и бивуаком китайского осадного корпуса.

– А продавцы были китайцы?

– Были и китайцы, но были и таранчи…

Современный Су-чжоу имеет 7¾ ли в окружности. Стены его облицованы кирпичом, имеют трое ворот: северные, южные в восточные – и приблизительную высоту в семь метров. Население его составляют три тысячи семейств китайцев и до ста семейств дунган и окитаившихся тангутов. Значительных и красивых сооружений в городе нет. Ямынь даотая – обширная, но неопрятная постройка, имеющая четыре двора. Нас сановник Чан встретил на третьем и с обычными церемониями проводил в приемную комнату – неприветливой внешности полутемное помещение, вполне шаблонно обставленное и скорее заслуживающее название сарая, чем парадной комнаты. Несмотря на то, что я несколько раз побывал в городе, я не успел освоиться с распланированием его улиц. Их там много; они узки, неправильны и очень грязны.

Главнейшие из них, на пространстве между северными и восточными воротами, обстроены магазинами, лавками и ларями. Это – базар, который, как и все китайские базары, оживлен, интересен с бытовой точки зрения, но крайне непривлекателен, весной в особенности. Земля оттаивает, и черное, жидкое, вонючее, переполненное всевозможными отбросами, месиво, разливающееся в это время по улицам, в соединении с грязной толпой, одетой во все синее, серое и черное, и чадом трактиров, придает ему самую отталкивающую внешность.

Богатых лавок в Су-чжоу немного. Посетив некоторые, мы в одной из них приобрели замечательную картину – кроки [набросок] художника Чао-шуа, уроженца Тянь-Шуй (ныне Цзин-чжоу, в Ганьсу), жившего в XVI в. Эта большая акварель интересна как образец живописи одной из старых китайских школ, последователи которой предпочитали смелый и грубый штрих тонкому письму и полный жизни эскиз изящно, но ненатурально вырисованной картине. Акварель изображает старика, согнувшегося под тяжестью лет, но еще полного жизни, которая светит в его глазах, написанных так искусно, что кажется будто они именно на вас только и смотрят.

Если принять во внимание, что акварель исполнена на весьма тонкой, непроклеенной бумаге (немного лишь плотнее папиросной), то нельзя не согласиться с китайцами, что Чао-шуа-чжэн обладал недюжинным художественным талантом и смелою кистью; тем не менее картину эту все же нельзя считать верхом искусства, даже китайского, и прежде всего потому, что художнику не удалась мысль, положенная в ее основу, – изобразить счастливую старость. Под рисунком стоят иероглифы «шоу-шэн», что значит, по объяснению Сплингарда, «старая звезда». Китайцы, видевшие впоследствии у нас эту картину, отзывались о ней восторженно; при этом они с сожалением замечали, что ныне в Китае таких мастеров уже нет. Если это и так, то все же нельзя не заметить, что школа, к которой принадлежал Чао-шуа-чжэн, исчезла в Китае сравнительно недавно (в XVIII столетии), как об этом свидетельствует, например, де Лотюр.

В Су-чжоу мы простояли 12 дней. За это время охота, как и следовало, впрочем, ожидать, дала нам немного; самой интересной находкой была Anas zonorhynclia Swinh., подстреленная братом в камышах небольшого пруда, находящегося в километре к северо-востоку от города. 23 марта в окрестностях Су-чжоу появились во множестве плиски [трясогузки] – Motacilla alba var. baicalensis Swinh.; 28-го они столь же неожиданно исчезли, как перед тем появились.

С первого же дня прибытия нашего в Су-чжоу погода резко изменилась к теплу. Небо хотя все еще продолжало оставаться временами пасмурным, но ветер перестал уже дуть с прежним постоянством и силой; только 20 марта он заметно усилился и к 6 часам вечера перешел в бурю; эта буря понизила температуру следующего дня на 9°, но затем мы снова имели следующие максимумы температур в тени: 23 марта 18°, 24-го – 18°, 25-го – 24°, 26-го – 23° при минимумах: 23 марта – 9°, 24-го – 6°, 25-го – 7° и 26-го – 0°; 21-го была поймана первая бабочка Pieris bellidice О., 26-го – другая – Pieris rapae L. Всюду начинала пробиваться трава, верхушки ив зеленели. Весна надвигалась. Пора было и в горы!

28 марта, в сопровождении Сплингарда, который взялся проводить нас до Гао-тая, мы наконец выступили в дальнейший путь. По его совету мы избрали проселок ближе к горам, который был короче и в эту пору суше большой колесной дороги.

Обогнув город с запада и юга, мы вступили в аллею высоких тополей и карагачей. К этой аллее с обеих сторон примыкали сады, фанзы, различные казенные здания. Это был красивый уголок, и вид его был для нас тем большею неожиданностью, что Су-чжоу, как центр дунганской крамолы, был, по словам некоторых путешественников, дотла будто бы разорен Цзо-цзун-таном.

На втором километре от города мы миновали бывший губернаторский ямынь, на пятом – казармы городского гарнизона, а затем перед нами развернулась равнина, перерезанная широким и сухим в эту пору саем р. Линь-шуй-хэ. Правый берег этого сая был окаймлен невысокими грядами песку, пройдя которые, мы вступили в оазис Цюн-цзы, орошавшийся в западной своей половине неизвестными мне речками, а в восточной – водами р. Вань-сао-хэ. В центре этого обширного оазиса находится небольшое укрепленное местечко с постоялым двором, харчевнями и небольшим базаром. Это укрепление служит исходным пунктом для дороги на золотые прииски и далее в Синин, доступной, впрочем, для вьючного движения лишь в летние месяцы (с половины июня до двадцатых чисел сентября). Отсюда мы километров десять шли среди хуторов, возделанных полей и древесных насаждений и, пройдя речку Хун-шуй, вступили в селение Ин-гэ-чжа, иначе называемое еще Хун-шуй-пу, где и остановились.