По ступеням «Божьего трона» - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Грум-Гржимайло cтр.№ 114

В этот день солнце грело сильно, и термометр поднялся в тени до 3°. На солнечном припеке летали мухи. Это были первые из виденных нами насекомых.

16 марта мы, наконец, выступили в г. Су-чжоу и до самых почти стен последнего шли каменистой пустыней вдоль р. Тао-лай, одной из главных в системе рек, составляющих Эцзин-гол. О ней китайские известия говорят нам следующее.

Река Тао-лан-хэ (Заячья река) вытекает из долины Тао-лай-чуань, находящейся от г. Су-чжоу в 400 ли расстояния к юго-юго-западу, среди Южных гор (Нань-Шаня). Длина этой долины от востока к западу 200 с лишком ли, а ширина с юга на север где 50, где 60 ли – неодинаково. Посреди долины протекает Тао-лай, составляющаяся из трех речек. Одна из них называется Хату-барху и впадает в Тао-лай с запада, другая, имеющая два истока и называемая Бага-Эцзинэй, сливается с последней, приходя с юго-востока. По обоим берегам реки раскидываются превосходные луга, составляющие государственную собственность. Здесь расположено девять пастбищ, отстоящих одно от другого на 3, 4, 5, 6 и 10 ли.

К югу от долины Тао-лай-чуань, за пограничным столбом, находится обширная местность Су-лэ (Су-лай), где кочуют кукунорские монголы. К востоку Тао-лай-чуань граничит с Е-ма-чуань (т. е. долиной верховий Хый-хэ, с которой сообщается через Басытун или Бастан), к западу с горами Циг-тоу-шань. Горы, окружающие эту долину, в древности были известны под именем Хун-лу-шань и Би-юй-шань, а р. Тао-лай при Ханях называлась Ху-цань-шуй или короче – Цань-шуй. По выходе из гор она принимает сначала западное направление, а потом неуклонно течет к северо-востоку; обходя г. Су-чжоу с запада, она вскоре (у Ся-гу-чэна) соединяется с р. Хун-шуй-хэ, вытекающей также из Нань-шаня, к востоку от Тао-лай. Ся-гу-чен находится в 45 ли к северо-востоку от г. Су-чжоу; отсюда Тао-лай выходит за Великую стену и через 50 ли проходит к западу от Цзинь-та-сы. К северо-востоку от Цзинь-та-сы Тао-лай сливается с Хэй-хэ, в древности Чжан-е, после чего, под именем Эцзин-гола, течет прямо на север, где и образует озеро Эцзин (Гашиун-нор, в древности Цзюн-янь-чи). По долине р. Тао-лай проходит большая дорога на Куку-нор.

Точность этого описания вполне подтверждается топографическими работами, произведенными в среднем Нань-шане членами последней экспедиции Роборовского; с своей же стороны и могу добавить к нему весьма немногое.

Огромной высоты хребет, ограничивающий с севера долину верховий р. Тао-лай, носит название Ихур, в китайской переделке И-ху-лу-шань; с него собирают свои воды величайшие из рек этой части Кунь-луня: Да-тун, Хый-хэ и Тао-лай, о чем мне доведется еще говорить ниже.

По выходе из гор р. Тао-лай, всего лишь несколько километров не доходя до Цзя-юй-гуаня, разливается, образуя кочковатое болото, которое и дает начало речке Туй-па-хэ.

Монголы называют эту реку также Бодай, а китайцы Бэй-хэ, что значит «Северная река», так как она, действительно, протекает к северу от г. Су-чжоу.

Долина реки Тао-лай вдоль дороги имеет мало привлекательного: монотонная каменистая степь, ограниченная к югу пустынными холмами и к северу полосой древесных насаждений, скрывающей ряд хуторов, разнообразилась только сторожевыми башнями (янь-дай), попадавшимися через каждые пять ли.

На девятом километре мы пересекли один из рукавов р. Тао-лай, на 15-м прошли мимо харчевни, а там перед нами развернулось и широкое снеговое поле плёса сучжоуской реки, бурно несшей свои мутные воды среди затянутых еще льдом берегов. Лошади прошли ее прекрасно, но за ишаков и баранов мы опасались. Тем не менее все обошлось благополучно. Джаркентец, уже всего наглядевшийся на пути, не задумываясь бросился в воду и увлек за собою все стадо, которое сомкнутой массой хорошо справилось и с шугой и с бурным течением р. Тао-лая. Пройдя ее, мы остановились на кочковатой солончаковой равнине, густо поросшей осоковыми травами, у развалин какой-то постройки, от которой до города считалось еще немного более одной ли.

Час же спустя, сидя за чаем, мы вдруг услыхали окрик на русском языке, но с сильным иностранным акцентом: «Здорово, ребятушки!»

Это был Сплингард, бельгиец, дослужившийся на китайской службе до генеральского чина. Мы живо перезнакомились и вечером, как старые приятели, уже весело беседовали у него на дому, в кругу его многочисленной семьи, состоявшей из жены, младшего сына и девяти дочерей. Его жена, китаянка, уроженка Калгана, и старшие дочери ни слова не понимали ни на одном из европейских языков; сам Сплингард плохо говорил по-французски, еще хуже по-немецки, тем не менее мы отлично понимали друг друга, пустив в ход мимику и жестикуляцию. Сплингард жил вне городской стены, на окраине предместья, занимая весь ямынь – обширное помещение с тремя дворами, несколькими приемными и особыми внутренними покоями. Я опишу это помещение, так как оно представляет тип домов, занимаемых в Китае чиновниками, ведающими отдельную часть.

Ямынь находился несколько в стороне от дороги. Его издали было видно по двум исписанным китайскими иероглифами флагам, между которыми находилась стенка – щит с нарисованным на нем мифическим зверем «тан». Этот рисунок, составляющий вывеску всякого присутственного места в Китае, имеет символическое значение.

Благодаря четырем талисманам, которыми он владеет, ни одна из окружающих его стихий: огонь, вода и воздух, не страшны тану. Но обладая всем, он все же томится желанием проглотить солнце. С разинутой пастью стоит он перед ним, испытывая танталовы муки, потому что, увы! одна только попытка схватить солнце должна повлечь за собой потерю талисманов и смерть самую ужасную, какую только может представить себе человеческое воображение. Это аполог по адресу мандаринов: всемогущий, но все же недовольный своей судьбой тан – это он, мандарин, тогда как солнце, разливающее во вселенной свет и добро, – император.

Против «тана» находятся главные ворота в ямынь. К ним с обеих сторон примыкают караульные комнаты со стенами из сырцового кирпича, оштукатуренными глиной и выбеленными известкой. Каждая комната снабжена каном и освещается круглым окном, забранным деревянным фасонным переплетом, выкрашенным в красный цвет. Эти две караульные комнаты и ворота подведены под одну общую двускатную и притом вогнутую крышу, крытую черепицей, с коньками на углах и на верхнем ребре. Крыша образует навес, украшенный деревянной резьбой и опирающийся на деревянные же колонки, исписанные иероглифами (дуй-лянь) и зачастую служащие для наклейки правительственных сообщений. Ворота, двустворчатые и деревянные, приходятся в линию с внешней стеной постройки. Они загрунтованы белой краской, на которой нарисованы фигуры грозных воинов. По поводу последних Сплингард, смеясь, заметил:

– Это мои единственные сторожа. И, надо отдать им справедливость, они так хорошо исполняют эту обязанность, что я не нуждаюсь в найме других, и обе караульни вечно пустуют.

В действительности же страшные фигуры эти изображают духов – покровителей дома (мынь-шань).

За этими воротами следует дворик, вымощенный кирпичом только посередине. Эта дорожка ведет к главному корпусу здания с такой же крышей и с таким же, украшенным деревянным орнаментом, навесом, как только что описанные, но только, конечно, в большем масштабе. Двери, на этот раз без живописи, но зато до половины резные, вводят посетителя в сквозной коридор (го-дан), из которого вправо и влево имеются двери в приемные комнаты, служащие в то же время и присутственным местом. Эти приемные обставлены очень просто. Против двери возвышается широкий, обтянутый красной материей кан, вдоль же стен расставлены табуреты и столики, на которых разложены книги – свод китайских законов и постановлений. Единственным украшением этих огромных, плохо оштукатуренных и выстланных сырцовым кирпичом комнат являются свитки с изречениями китайских философов и мудрецов, развешанные против кана, по обеим сторонам входной двери.