Моя война с 1941 по 1945 - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Фёдоров cтр.№ 61

«Ограбление» производилось так. Французы сообщали нам день и час, когда почтальон возвращался из Гре, и по какой дороге он поедет. Двое наших ребят шли туда и дожидались его в кустах. При появлении почтальона на велосипеде в сопровождении двух полицейских, тоже на велосипедах, ребята выходили из укрытия и, не снимая с плеча автоматов, командовали «Руки вверх!» и забирали нужное количество талончиков. Сопровождающие почтальона полицейские покорно поднимали руки и просили не отнимать у них пистолеты. Я сам один раз ходил на подобную «операцию».

С табаком было сложнее, поскольку он был более дефицитен, чем хлеб, – табачные «тикеты» не возобновлялись, и мы не знали, как быть. Долго сидели на подачках, но потом нас выручили французские партизаны: они стали забирать табак из лавочек, даже без оплаты. Тогда и мы начали «грабить» табачников на дороге, как почтальонов с «тикетами».

Один такой «грабеж» проводил я с калининским тёзкой. Мы узнали, что табачница в сопровождении одного из жителей деревни Венизи выехала на велосипеде в Гре за товаром, и мы с тёзкой, захватив деньги, пошли к той дороге. Долго ждали табачников, а когда их велосипеды были метрах в десяти от наших кустов, мы вышли и потребовали остановиться. Мужчина здорово испугался, а миловидная табачница расплылась в улыбке. Я тоже улыбнулся и попросил продать нам столько-то сигарет, сигар и трубочного табака. Продолжая улыбаться, шутить и строить глазки, женщина отсчитала требуемое и назвала сумму к оплате. Денег у меня было больше, но я не устоял перед чарами молодой красавицы и сказал, что не хватает 2000 франков, но я сегодня ей их привезу.

Она обрадовалась и ответила, что ждет меня часов в девять вечера.

Я приехал на мотоцикле часов в восемь. Встретила она меня радушно. Бросила деньги в ящик и позвала на кухню отобедать. Жила она одна, и я вернулся в лагерь под утро, полдороги толкая перед собой мотоцикл, чтобы не разбудить деревню (это была ее просьба). Больше я с ней не встречался.

Зависть ребят была безграничной.

Так мы снабжались табачком и в других местах, куда нас загоняли каратели. Были, конечно, и срывы, когда французы опережали нас. Тогда мы пользовались трофейным табаком убитых или плененных немцев.

В начале нашей партизанской деятельности нам было тяжело с одеждой и обувью. Ходили мы тогда только пешком. Не по дорогам, а как птицы летают, по полям, садам и огородам и постоянно рвали одежду о проволоку. Рвали беспощадно, так что мы с Валерием, передвигаясь больше всех остальных, ходили в лохмотьях. Но постепенно все наладилось. Алиса купила нам в Гре выходные костюмы, белье верхнее и нижнее, спецовки. Костюмы, рубашки и галстуки висели у нас в лагере. А ходили мы в них только на свидания. Наша рабочая одежда – спецовки – рвалась меньше: мы осмелели и уже ходили дорогами, но только по ночам. Мылись в многочисленных ручейках и речушках, а вот, кто у нас был парикмахером, стриг нас, я уже не припомню.

Получив первоначальный фонд вооружения, о котором я уже упоминал, в дальнейшем мы вооружались самостоятельно – великолепным немецким трофейным стрелковым оружием и гранатами.

Редко когда мы бывали все вместе. Обычно кто-нибудь отсутствовал, был на боевой операции или в разведке. Но случались дни, когда все были в сборе.

Спали одетые, без обуви, оружие под головами, ночью – двое часовых.

Раньше всех вставал повар Пента, который пришел в отряд из батраков. Было ему лет пятьдесят, роста невысокого. Для боевой деятельности не годился – боялся и терялся. За работу повара взялся с энтузиазмом и кухарил хорошо. С утра готовил мясо, резал лук, варил картошку. Потом будил меня и на ломаном русском предлагал: «Господин начальник, всё готово, можете пробовать» (слово «товарищ» он не употреблял). Я вставал, умывался, пробовал. Не попробовать было нельзя – Пента обижался. Если было масло и сыр, то их доставали из родника и клали на «столовый» брезент.

После пробы я объявлял побудку, все умывались и каждый со стаканом или кружкой подходил к пеньку, на котором стояла бутыль со спиртом. Я был «царём водки». Выпив граммов 200 спирта, закусывали, затем пили «чай» – кипяток с чем-нибудь сладким.

Три раза в день мы прикладывались к бутыли, но пьяных никогда не было. Разрешалось пить сколько влезет после боевой операции, чтобы снять нервную нагрузку. Случай нарушения спиртовой дисциплины был всего один. В тот день, когда это произошло, мы с Валерием отсутствовали в лагере по каким-то делам. Это было во второй половине июля, после высадки союзников. У нас уже трудился второй повар – престарелый эмигрант Владимир, из дворян. В повара он был определен по тем же признакам, что и Пента, но, в отличие от последнего, который не пил, Владимир любил выпить. Вот этот украинский граф Владимир и соблазнил ребят на выпивку. Когда мы с Валерием пришли, почти все были во хмелю. Валерий, который тогда почти не выпивал, поступил очень «жестоко» – опрокинул бутыль и вылил всю водку. А в бутыли ее было литров 30.

Пока булькал спирт из бутыли, выпивохи, как завороженные, глядели на уходящую в землю «огненную жидкость». Я стоял позади Валерия, жалел водку и мысленно материл его – зачем озлоблять людей? На всякий случай я держал автомат в руке – вдруг кто-нибудь спьяну сорвётся и мало ли что может произойти. Противоречить Валерию или уговаривать его не выливать спирт я не мог – авторитет командира надо было держать на высоте. В те дни Валерий был на высоте – воспоминания о казни бандитов были свежи и трансформировались в страх перед командиром. К тому же Валерий был храбр – а в партизанщине это ценится и создаёт командиру заслуженный авторитет.

После такой жестокой экзекуции над водкой Валерий, пообещав судить и расстреливать зачинщиков, приказал всем разойтись. Во время расправы над водкой граф Владимир спал в палатке безмятежным сном праведника.

Больше таких коллективных выпивок не было, только Владимир втихую прикладывался к бутылке и всегда был под хмельком.

Другое дело – снять стресс после боя. К месту здесь рассказать о Николае-2, родом из Коми, по национальности он был зырянин. От роду 22–25 лет, низкого роста, худощавый. Он вместе с Костей-ленинградцем струсил во время обстрела машины на дороге Комбфонтен-Пор-сюр-Сон. В дальнейшем такого с ним не случалось.

Так вот, Николай-2 напивался до чёртиков после каждой операции – любил «огненную воду». При этом скандалил, да ещё как! Впервые наглотавшись спирта, он молча встал, отошёл от костра в лес (а дело было вечером), подобрал дубину (к счастью, подгнившую), подкрался к Косте-ленинградцу и изо всех сил ударил по голове. Дубина сломалась, а Костя завалился на бок и лежал минут двадцать без памяти. Мы были ошарашены и, прервав жаркую беседу о прошедшей операции, бросились на Николая. Тот, размахивая обломком дубинки, орал, что перебьёт всех фашистов. Даже связанный, он продолжал кричать. Пришлось его искупать в холодном ручье. На другой день просил прощения, особенно у тех, кого покусал и кому наставил головой синяков. Обещал больше не допускать переборов. Но слова не сдержал, и после каждой операции напивался до одури. И нам пришлось набрасывать на него по две-три петли, связывать, а чтобы не орал, раз двадцать окунали головой в холодную воду. После таких «ванн» он сразу засыпал. А вообще-то был скромен, молчалив и во всех дальнейших акциях побеждал свой страх.