Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - читать онлайн книгу. Автор: Винсент Дж. Питтс cтр.№ 39

Так прошла долгая зима. В начале марта 1662 года безмолвие, окружавшее Фуке, было наконец нарушено. В венсенскую камеру вошли два члена палаты – Понсе и Ренар – и протоколист, он же секретарь суда Фуко. Накануне Талон объявил палате, что расследование действий секретаря Фуке Брюана (бежавшего из страны) и анализ государственных финансов выявили крупнейшие нарушения, нити которых ведут к Фуке. Талон потребовал допроса Фуке. После обсуждения разнообразных связей между Фуке и своими собственными членами палата доверила провести допрос Понсе и Ренару ^[447].

Когда ведущие расследование магистраты появились на пороге, Фуке принял их радушно. Понсе все-таки приходился ему родственником, а Ренар – и кузеном, и бывшим коллегой по Парижскому парламенту ^[448]. Видимо, именно в это утро, 4 марта 1662 года, Фуке впервые узнал, что вести расследование в сфере государственных финансов будет Палата правосудия. Посланники палаты объявили, что прибыли от имени короля за «разъяснениями» относительно ряда финансовых транзакций. Это объявление мгновенно мобилизовало Фуке как опытного юриста. Он заявил, что готов помочь в расследовании предметов, находящихся в юрисдикции палаты, но официально заявляет о своем праве отказать палате в полномочиях судить его как суперинтенданта. Вторично эта оговорка прозвучала во время второго допроса, 6 марта. Тогда же Фуке просил дать ему переговорить с кем-то, кому король доверяет, «хоть с Кольбером», о секретных делах, которые нельзя разглашать в палате ^[449]. На третьем допросе Фуке потребовал, чтобы ему был предоставлен законный представитель в суде и письменные принадлежности. Также он протестовал против беспрецедентного отказа в праве подать в суд петицию обычным способом ^[450].

Несмотря на неоднократные протесты, требования и апелляции к правам, дознание продолжалось и заняло 34 сессии. Некоторые вопросы были формальными. К примеру, знакомы ли Фуке те или иные официальные лица, в том числе его собственные клерки и подчиненные. Другие – более содержательными, когда посланники расспрашивали о конкретных транзакциях. Продолжительность и широта охвата их расспросов, пусть даже местами немного хаотичных, впервые продемонстрировали Фуке масштаб предпринятого палатой расследования. Со всей очевидностью ему стало ясно, что в фокусе ее внимания – лично он.

В тюрьме, отрезанный от внешнего мира, без законного представителя, не зная, кого еще задержали и допрашивают, Фуке оказался в крайне невыгодной позиции. Но кое-какие ресурсы у него все же имелись. Как бывший procureur général, он прекрасно знал и методы и цели допроса, которому сейчас подвергался. Поэтому он тщательно избегал распространенных ошибок допрашиваемых. Например, противоречий или расхождений в ответах на вопросы, когда их задавали повторно, день за днем, иногда – хитроумно перефразированные, чтобы запутать говорящего. Фуке не только обладал юридическими навыками, которые получил еще в качестве члена parquet в парламенте, – он также глубоко понимал психологию и образ мыслей судей высокого суда, заседавших в палате. Он родился, вырос и успел поработать в мире закона и судопроизводства, занимал высокие посты в период Фронды и позднее. Поэтому он замечательно знал все застарелые обиды высокого суда и все его недоверие к королевской администрации. Теперь, чтобы расследовать и судить его дела, а также дела всего финансового сообщества, правительству пришлось собрать в качестве судей часть тех же самых магистратов, выходцев из тех же самых судов. Многих из них Фуке хорошо знал. Кольбер и его помощники рассчитывали, что движущей силой процесса станет глубинное отвращение судейских к финансистам, достаточно сильное, чтобы перевесить остаточную неприязнь между судейскими и троном. Фуке, в свою очередь, сделал ставку на то, чтобы переиграть эту стратегию, разжигая старые обиды и одновременно обращаясь к суду как к инстанции традиционно автономной, самодостаточной, преданной процессу и прецеденту как основам системы правосудия.

Юридические навыки Фуке были как минимум не хуже, чем у тех, кого прислали его допрашивать, а финансовый опыт обернулся большим преимуществом. Человеку со стороны трудно было разобраться в многочисленных и запутанных финансовых механизмах, которые использовались для пополнения казны. Это было хорошо заметно по некоторым из задаваемых Фуке вопросов. Ему не составляло труда утопить собеседников в подробностях или заставить сомневаться в противозаконности тех или иных расследуемых транзакций. Очень быстро Фуке нащупал и другую слабость в подходе обвинения. На выступлениях во время открытия палаты и в учреждающих ее декларациях в качестве центральной темы повторялось следующее:

«В предыдущие десятилетия страна оказалась на краю гибели, а народ – в беспрецедентной нищете из-за алчности нескольких бесчестных финансистов. Их дела покрывали и способствовали им коррумпированные чиновники, среди которых главным преступником был Фуке. Доказательством должно было служить участие Фуке в многочисленных противозаконных транзакциях и его несметное богатство, которое нельзя было объяснить ничем иным».

В свою защиту Фуке готовился выдвинуть противоположную или альтернативную историю. Страна действительно разграблена коррупционными практиками. Но он, Фуке, не был ни автором, ни бенефициаром этих схем. Эту честь он уступает Мазарини. Ибо тот оставил после себя состояние столь гигантское, что любое другое состояние во Франции рядом с ним меркнет, – Мазарини, о котором и большинство юристов, и простые люди думали даже с бóльшим отвращением, чем о финансистах. Снова и снова Фуке повторял: в центре всех финансовых процессов предыдущих десятилетий стоял кардинал. Из большинства из них он извлекал личную выгоду, любые финансовые нарушения и отклонения от стандартных процедур следует отнести на его счет.

Основные тезисы, на которых Фуке строил свою защиту, он сформулировал в самом начале дознания. 9 марта, например, он быстро разделался с вопросами о marc d’or и об использовании частным образом доходов от тальи. Первое было делом рук Сервьена, второе отменили. Далее, он угостил собеседников детальным исследованием разрыва между кредитной ставкой, установленной законом (5,5 %), и процентами, под которые государство занимало фактически ^[451]. 10 марта он использовал обвинение в присвоении 578 000 ливров из транзакции как повод объяснить, что эта сумма компенсировала Никола Жанену де Кастий разницу между законной ставкой по кредиту и фактической, на условиях которой был предоставлен кредит. Объясняя как эти, так и многие другие транзакции, Фуке настаивал, что в кризисный период Мазарини сознательно шел на эти условия под давлением необходимости и в интересах государства ^[452].