Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - читать онлайн книгу. Автор: Винсент Дж. Питтс cтр.№ 40

На вопрос: «отдавал ли кардинал эти распоряжения в письменном виде?» следовал простой ответ, что тот «никогда не давал письменных распоряжений» ^[453]. На следующий день посланники палаты представили Фуке ордер на предъявителя (то есть без имени бенефициара) на пансион в 120 000 ливров из средств от сбора соляного налога. Они утверждали, что документ обнаружен у него в кабинете в Сен-Манде. Сперва Фуке растерялся, но после минутного раздумья выдвинул шокирующее объяснение. Про такую договоренность он знает. Но он не понимает, почему ордер найден в его бумагах, так как его выгодоприобретателем был Мазарини. Мазарини, продолжал Фуке, часто забирал аналогичные суммы в обход официальной процедуры. В таких случаях он требовал принести деньги в его личный кабинет и вручить лично в руки его камердинеру Бернуину ^[454]. Фуке припомнил, что иногда сам доставлял такие деньги кардиналу, пряча в собственной карете, чтобы хранить соответствующие сделки в тайне ^[455]. Дознаватели не захотели продолжать расспросы в этом опасном направлении. Они предъявили Фуке список пансионов и грантов и спросили, были ли среди выгодоприобретателей его люди. Например, Ларошфуко, герцог де Бофор или Гурвиль. Ответ был во всех случаях отрицательный ^[456].

Самые драматичные диалоги произошли между Фуке и дознавателями во время сессий 14–17 марта. Тогда его допрашивали о предприятиях в Бретани. Многие из них Фуке описал как коммерческие предприятия, которые не были ни для кого секретом. Что касается Бель-Иля, то он купил его по рекомендации Мазарини и с согласия короля. Гарнизон там оставался той же численности, что всегда. Он состоял в основном из тех же швейцарских наемников, до покупки числившихся на службе у короля. Фуке получил письменное королевское разрешение сохранить гарнизон. Сессия 14 марта закончилась множеством подробных вопросов о Бель-Иле, на которые бывший суперинтендант отвечал, что просто не помнит ^[457].

Шестнадцатого марта дознаватели вновь вернулись к вопросу о Бель-Иле. Фуке отметил, что неоднократно предлагал эту собственность королю. В этот момент собеседники удивили Фуке, предъявив ему план, привезенный из Сен-Манде и содержавший меры на случай его ареста. Затем они попросили удостоверить его подлинность. Потрясенный Фуке признал, что почерк его. Он добавил, что уже несколько лет считал документ уничтоженным. Дневной перерыв на обед дал ему время собраться с мыслями. Вечером он в течение нескольких часов описывал непредсказуемое поведение Мазарини по отношению к собственным министрам. Фуке отметил попытки кардинала стравливать их между собой и атмосферу неуверенности и недоверия, которую это порождало. Он объяснил, что план был создан в минуту паники. По сути, это – отчаянная попытка защитить себя на случай ареста по произволу кардинала. Но момент прошел, и он думал, что давно сжег план ^[458]. Он снова заявил, что после смерти Мазарини рассказал королю о том, что при жизни кардинала совершил ряд неподобающих поступков, и что король простил его. Риторически и явно обращаясь к аудитории за пределами своей камеры, он напомнил, что бывшие бунтовщики и фрондеры находятся под защитой королевской амнистии. Сам он оставался верен в трудные времена. Почему к нему относятся хуже? Милосердие, напоминал он своим слушателям, – добродетель королей ^[459].

На следующий день дознаватели продолжили расспросы в том же направлении. Фуке повторил, что план был вызван его недовольством тем, как обращался с ним Мазарини в конкретный момент. Его несколько раз спросили, показывал ли он его кому-то или обсуждал с кем-либо? Нет, настаивал Фуке. Дознаватели стали усиливать давление: даже тем, кто был упомянут в плане? Получила ли копию мадам дю Плесси-Бельер? Говорил ли он о нем Гурвилю? Фуке пылко отрицал, что обсуждал план с кем-то еще. Если верить Гурвилю, это было неправдой, как минимум в его случае ^[460]. Тем не менее, отрицая, Фуке выгораживал не только своих друзей, но и себя. Ведь для заговора были необходимы заговорщики. И поскольку он никогда никому не сообщал своего плана, то его можно было игнорировать как игру пустого воображения ^[461].

После этого столь эмоционального столкновения потянулась череда вопросов по конкретным транзакциям, упомянутым в бумагах, изъятых у Пелиссона, Брюана и других. Иногда дознаватели возвращались к вопросам, уже заданным раньше. Например, о транзакции, связанной с налогом marc d’or. Она, как утверждал Фуке, была целиком работой Сервьена ^[462]. Фуке использовал допросы, чтобы снова и снова повторять свои аргументы. Нарушения стандартных процедур при транзакциях и превышение допустимой по закону процентной ставки при кредитовании государства были вызваны нуждами военного времени, объяснял он. Корона отчаянно нуждалась в деньгах и была готова занимать практически на любых условиях. Все такого рода транзакции совершались с одобрения Мазарини и с ведома короля. Вникать в «детали каждого займа» или заниматься формальностями просто не было времени ^[463]. Что же до него самого, то Фуке отрицал, что обогащался за счет короля. На самом деле он беден. Его долги, во многом вызванные необходимостью поддерживать корону деньгами, достигли 12 миллионов ливров. Его активы составляют всего лишь от 2 до 3 миллионов. Теоретически он банкрот ^[464].

После более полугода заключения дознание давало Фуке хотя и ограниченную, но все-таки реальную возможность принять участие в собственном процессе. Зная, что, согласно процедуре, протокол его допроса зачитают в палате, он позаботился о том, чтобы включить в него критически важные заявления и требования. Он утверждал, что не подлежит юрисдикции Палаты правосудия. Ибо он – государственный министр, в силу своих обязанностей подотчетный только королю, и бывший член парламента, имеющий право предстать перед парламентским судом. Он требовал предоставить ему законного представителя, а также доступ к письменным принадлежностям, чтобы подготовиться к защите. Он также протестовал против суровых условий своего содержания и против притеснений жены и родных.