— Родители любят меня, — твердо сказала я. — Мать, равнодушная к своей дочери, не стала бы сжигать книги, чтобы прогнать ее болезнь.
— Это правда, — согласилась бабушка. — Она не хотела этого делать, но доктор надеялся, что искра гнева ярко разгорится в тебе и ты свернешь с предназначенного тебе пути.
— А папа не стал бы заказывать представление оперы на мой день рождения, если бы не лелеял меня, словно драгоценную жемчужину.
Стоило мне сказать это, как я поняла, что ошибаюсь.
— Он сделал это не для тебя, — возразила бабушка, — а для чиновника Тана. Твой отец хотел заручиться его согласием, чтобы получить высокий пост.
— Но чиновник Тан неодобрительно относится к этой опере!
— Он лицемер, как и многие люди, стоящие у власти.
Неужели она намекала на моего отца?
— Непостоянный человек не может быть лояльным политиком, — продолжила бабушка. — Боюсь, твоему отцу несвойственно ни то ни другое.
Она замолчала, но выражение ее лица заставило меня задуматься о прошлом, и я наконец увидела то, чего не замечала при жизни.
Мой отец не собирался хранить верность династии Мин. Я верила, что он благородный человек, но это было не так. Впрочем, сейчас это было не важно. Я помнила, как мой отец всегда сожалел о том, что я родилась девочкой. Несмотря на это, в глубине души я всегда верила, что он балует, обожает и любит меня, но то, что произошло с моей дощечкой, и все остальное, что было с ней связано, — ведь я была незамужней девушкой, которую растили для другой семьи, — доказывало обратное. Никто не позаботился о моей дощечке, оставшейся в мире людей, и из-за этого моя душа сильно страдала. Я была словно оторванный кусок шелка. Обо мне позабыли. Я осиротела, и это было единственным объяснением того, почему я застряла на Наблюдательной террасе.
— Что же со мной будет? — воскликнула я. Прошел всего один год, но мое платье уже износилось, и я сильно похудела.
— Твои родители могли послать твою дощечку в храм незамужних девушек, но эта идея кажется мне отвратительной, потому что в таких местах оставляют дошечки не только девушек из хороших семей, но и наложниц, и продажных девок. — Бабушка поплыла по террасе и села рядом со мной. — Свадьба призраков помогла бы им избавиться от этой глупой дощечки...
— Я могу выйти замуж за Жэня. Для этой церемонии нужна дощечка, и тогда все увидят, что на ней нет точки, — с надеждой произнесла я. — Ее поставят, и тогда мою табличку положат на алтарь семьи У и будут ей поклоняться.
— Но твой отец ничего для этого не сделал. Думай, Пион, думай. Говорю тебе: смотри внимательно. Что ты видела? Что ты видишь сейчас?
Время здесь было какое-то странное. Иногда оно медленно тянулось, иногда быстро бежало. Прошло несколько дней, и к отцу опять пришло несколько молодых людей.
— Папа занимает высокую должность, и ему приходится часто встречаться с разными людьми.
— Девочка, разве ты не слышишь, о чем они говорят?
Дела были принадлежностью большого мира. Все эти месяцы я специально старалась не прислушиваться к разговорам моего отца, но в этот раз изменила своему правилу Он задавал молодым людям разные вопросы. Я пришла в ужас от мысли о том, что он собирается устроить мне свадьбу призраков не с Жэнем, а с кем-то другим.
— Будешь ли ты хранить верность и исполнять сыновний долг? — спрашивал он то одного молодого человека, то другого. — Ты будешь убирать наши могилы перед Новым годом и каждый день приносить на алтарь жертвенные дары? И еще мне нужны внуки. Будут ли у тебя дети, чтобы они позаботились о нас после твоей смерти?
Услышав эти вопросы, я поняла, что задумал папа. Он решил усыновить одного из этих молодых людей. У отца не было сыновей. Это было огорчительно для любого мужчины, но если речь заходила о почитании предков, это становилось настоящим горем. Попав в такое положение, люди довольно часто усыновляли юношу, чтобы он выполнил родственный долг, и папа мог позволить себе это. Значит, мое место в сердце уже занял кто-то другой!
— Твой отец многое для тебя сделал, — сказала бабушка. — Я видела, как он о тебе заботился — учил читать, писать, думать. Но ты была девочкой, а ему нужен сын.
Папа много лет любил меня и заботился обо мне, но теперь я видела, что его чувства были бы сильнее, если бы я была мальчиком. Я заплакала. Бабушка обняла меня.
Мне было очень сложно смириться с этим, и я посмотрела вниз на Жэня, надеясь, что его семья предложит мне кашу. Разумеется, они этого не сделали. Жэнь стоял под навесом, укрываясь от ливня, и покрывал киноварным красным лаком ворота родительского дома, знаменуя этим приход Нового года. А в это время в библиотеке моего отца некий молодой человек с маленькими глазами подписывал договор об усыновлении. Отец похлопал его по спине и сказал:
— Бао, сынок, мне следовало сделать это много лет назад!
Переворот
Говорят, что смерть сменяет жизнь, а конец — это начало нового. Очевидно, в моем случае это было совсем не так. Я и оглянуться не успела, как прошло семь лет. Праздники и дни торжеств, в особенности Новый год, были особенно тяжелы для меня. Когда я умерла, я была худой, но без жертвенных даров я с каждым годом становилась все более хрупкой и прозрачной, и наконец от меня остался один бесплотный образ. Единственное платье, что у меня было, поблекло и изорвалось. На меня было жалко смотреть. Я все время проводила у балюстрады, не в силах покинуть Наблюдательную террасу.
Девушки, умершие от любви, приходили навещать меня на Новый год. Они понимали, что мне должно быть очень грустно. Мне нравилось проводить с ними время, потому что между нами — в отличие от того времени, когда я жила со своими сестрами в усадьбе семьи Чэнь, — не было зависти и мелочных обид. В один прекрасный день они привели ко мне Сяоцин. У нее был высокий лоб, нарисованные брови, мягкие податливые губы. Ее волосы были украшены заколками. Она была одета в одно из тех платьев, какие носили в старые времена: элегантное, с развевающимися полами и украшенное цветами. А ее ступни были такими крошечными, что когда она грациозно покачивалась, ступая по террасе, то казалась парящей в воздухе. Она была слишком прекрасна для того, чтобы стать чьей-нибудь женой, и теперь я понимала, почему так много мужчин были очарованы ей.
— Стихотворения, которые остались после моей смерти, я назвала «Рукописями, спасенными от сожжения», — сказала Сяоцин. Ее голос был таким же мелодичным, как шепот ветра. — И такое происходит очень часто. Мужчины, пишущие о нас, говорят, что мы томились от любви. Они говорят, что представительницы слабого пола часто страдают от потери крови и истощения. Поэтому, заключают они, наши судьбы созвучны нашим сочинениям. Они не понимают, что пожары не всегда происходят случайно. Слишком часто женщины — я говорю и о себе тоже — сомневаются в том, что умеют правильно выбирать слова, и не верят, что у них есть талант, и решают сжечь свои работы. Поэтому так много собраний стихов имеют одни и те же названия.