Нет, все существа, поселившиеся в моей голове, сходились в
одном: дело не в деньгах. Просто отец каким-то образом дознался, что именно
Никита убил Анну и Максима – убил из ревности. Может быть, неугомонная Настя
Вышеславцева со своей страстью совать нос в чужие дела сболтнула ему о дружбе
Никиты с доктором-экспертом Гизо. Может, не обошлось тут без наущений Мии – не
знаю, и мысли, советчики мои, не знали тоже, да, впрочем, все это было не суть
важно.
Главное, что отец проведал о преступлении Никиты и, видимо,
имел неосторожность высказать убийце свои подозрения. Ну а Никита со своей
склонностью к стремительным поступкам решил не оставлять в живых опасного
свидетеля… Да еще небось оправдывал себя тем, что он никогда и ничего против
воли другого человека не сделает, что тот сам сделал свой выбор…
Странно, конечно, что Никита до сих пор не расправился с
Настей Вышеславцевой. Я ведь еще когда сказала ему, что она прозрачно намекает
на его дружбу с доктором Гизо!
А впрочем, откуда я знаю, что она жива? Я давным-давно
ничего о ней не слышала. Может статься, и она, и Мия уже давно ушли из этого
мира. Ну а если они и живы, то, наверное, сумели как-то себя обезопасить. Или
Никита крепко пригрозил им, и они прикусили языки? Или он считал, что их
досужая бабья болтовня не принесет ему беды? А вот моего отца он, значит, счел
серьезной угрозой своему благополучию. Ну как же: Nikita А. Cherchneff.
Advocat… Видимо, вышеназванный advocat не мог позволить даже тени на своей
репутации!
Туман, занавесивший мой взор, немного разошелся, и я
увидела, что Робер о чем-то говорит с Федором. У моего мужа сердитое выражение
лица, у сторожа – обескураженное, виноватое, несчастное… Наверное, он объяснил
Ламартину, чем огорчил меня. Ну и что? Я и сама не собиралась этого скрывать от
мужа! Надо заявить в комиссариат о том, о чем я только что узнала. И сделать
это как можно скорей! Федору, конечно, как всем простым людям, которые боятся
властей, не захочется свидетельствовать перед полицейскими, ну да ничего,
никуда он не денется. Нужно только позаботиться о нем, чтобы убийца не добрался
и до этого опаснейшего свидетеля. И не забыть сразу рассказать про мараскин и
доктора Гизо. Уж не он ли, кстати, делал экспертизу трупа моего отца? И если в
случае с Анной и Максимом постарался найти амигдалин, то сейчас постарался его не
найти?
Так, секунду, мои советчики! Погодите, помолчите, не
трещите! У меня от ваших домыслов и трескотни голова раскалывается! Ведь что
получается? Если я скажу про амигдалин, значит, придется проводить повторное
исследование тела моего отца, которого только что на моих глазах опустили в
могилу? Значит, могилу будут вскрывать, доставать гроб, а потом…
Меня замутило от страха перед теми муками, которые я
собираюсь причинить хладному праху отца. А позор его имени?..
И это еще не все! Что, что, что, во имя всего святого, что я
собираюсь причинить Никите?!
На что намерена его обречь? На арест, пребывание в тюрьме…
возможно, на гильотину?!
[35]
Никиту? Это Никиту я хочу видеть мертвым?
Да что я, совсем с ума сошла?!
Но он убийца, убийца, заверещали все эти истеричные
недоумки, которые обосновались в моем мозгу и почему-то взялись учить меня.
Да, убийца, с вызовом ответила я им. Ну и что? А я кем стану,
если решусь донести на Никиту и обречь его на смерть?
Нет, я не оправдываю его, но и не виню. Не мое это дело! Я
не имею на это ни права, ни сил – потому что никогда не забуду того нашего
«ледового похода», не забуду того чудного, необыкновенного состояния, в которое
меня повергал один, даже случайный взгляд ярких глаз Никиты. И вообще – почему,
почему я вот так, сразу, с одного слова поверила выжившему из ума старикашке,
кладбищенскому стражу, который, конечно, свихнулся в том страшном, погребальном
мире, в котором обитает с утра до вечера и с вечера до утра. Мало ли что могло
примерещиться Федору! Как я могла поверить ему… поверить ему – и не поверить
Никите, которому я обязана жизнью?
– Викки, Викки, – услышала я сердитый голос
мужа. – Очнись! Немедленно идем в автомобиль! И перестань глупить. Разве
можно, в самом-то деле, принимать на веру всякую чушь? Этот сторож ненормален,
болен, у него совершенно безумное лицо. Выкинь из головы все, что он тебе
наговорил, ты слышишь? Я потребую у монастырского начальства, чтобы его выгнали
вон!
– Тогда он умрет с голоду, – справедливо возразила
я, мельком удивившись, что мой муж, добрейший из людей, тративший массу денег
на пожертвования в пользу неимущих, готов так жестоко наказать бедного Федора
за «всякую чушь». – Но ты не тревожься. Я вообще ничего не поняла, даже не
слышала из того, что он мне говорил. Мне стало так дурно, что я только и
пыталась удержаться от обморока. А о чем вообще шла речь?
И я обратила на моего мужа взгляд, наивности и невинной
голубизне которого могла бы позавидовать сама Настя Вышеславцева.
Мгновение Робер смотрел мне в глаза, недоверчиво подняв одну
бровь, потом лицо его приняло спокойный вид, и он пожал плечами.
– Я и сам толком не понял, – сказал равнодушно мой
муж. – Просто я знаю, как близко к сердцу ты обычно принимаешь всякие
нелепости, вот и встревожился. Ну а если ты ничего не слышала, значит, и
говорить не о чем.
Да уж, по притворной невинности глаза Робера вполне бы могли
поспорить сейчас с моими, даром что были не голубыми, а вовсе карими! Итак, мы
солгали друг другу, мы с моим мужем…
Я – из любви к Никите, а он? Из благодарности к своему
спасителю? Или Робер вовсе не лгал, а и впрямь счел слова Федора ерундой? А то
и правда – ничего в них не понял?
Ну и слава богу! Слава богу! Коли так, значит, Никите ничего
не угрожает!
Весь этот день до вечера я так старательно изгоняла из своей
головы пришлых докучливых, громогласных обвинителей и адвокатов, что к ночи
стала опасаться, что в голову мою вообще никогда не придет больше ни единой
мысли. Впрочем, блаженная пустота тоже имела свои достоинства, ибо заснула я на
редкость быстро и крепко, но вскоре проснулась от легкого скрипа двери. А может
быть, от вещего предчувствия? Как говорила в старину одна из моих нянек, черт в
бок толкнул.
Вот уж воистину!
Проснувшись и даже еще не размыкая ресниц, я мигом ощутила,
что Робера рядом нет. Но постель была еще теплой: он только что встал. Быть
может, направился в туалетную комнату? Однако, открыв глаза, я обнаружила, что
там темно. Зато я увидела тонкую полоску света под дверью на лестничной
площадке, где был спуск в гостиную, столовую и библиотеку.