Никита еще неделей раньше заказал номер в симпатичной
гостиничке в Нуайере. Ему помнился этот уютный крошечный городок по любимейшему
фильму «Большая прогулка». Проехав медленно по совершенно средневековым улицам
(все стены были украшены огромными корзинами с цветами, которые смыкались над
головой, так узки были улицы) и покосившись на некие обрубки, торчащие из стен
домов (здесь некогда были статуи святых, которым разнузданные санкюлоты
стесывали головы – непосредственно вскоре после разрушения тюрьмы народов,
именуемой Бастилией), он повел взятый напрокат автомобиль мимо старой мельницы,
мимо развалин замка вверх, в гору, а там, повиляв меж золотых пшеничных полей,
въехал в Мулен-он-Тоннеруа, мимоездом отвесив поклон старенькому распятию при
дороге. Он оставил машину перед мэрией, во дворе которой догуливала веселая
компания, и прошелся мимо домов, разыскивая тот, который ему был нуженМулен –
совсем небольшая деревушка, однако Никита не опасался быть замеченным: около
каждого дома стояло по несколько автомобилей, гостей понаехало без счета, на
чужого праздношатающегося человека никто и внимания не обратит. Ну мало ли,
идет себе наемный убийца, выслеживая жертву!
Ему понравилась деревня. Пахли розы, патриархально блеяли
барашки, под ногами повизгивали мелкие камушки, а на старой церкви били часы.
Там, около церкви, судя по описаниям заказчика, и находился дом, где жил
человек, которому Никита Шершнев должен был в назначенный день в половине
восьмого утра всадить в плечо ампулу.
Непременно из снайперской винтовки, причем обязательно марки
«Alien», с оптическим прицелом «Colorado».
Жуткий примитив, ну что ж, клиент всегда прав!
Никите очень понравился заросший травой подъем к церкви.
Обворожительно открывались из-за низко нависших, переплетенных ветвей столетних
вязов и лип старые часы! Всю эту живую арку оплело какой-то местной лианой, она
пахла так сладко, так нежно… а может быть, это благоухали переспелые, пышные,
разлохмаченные ветром розы в соседнем саду.
Никита шагнул с тропы в чей-то неогороженный сад, пробрался
среди одичавшей, заросшей колючей ежевикой мирабели, ветви которой гнулись от изобилия
сливок, несколько самых спелых сорвал и съел. Боже ты мой, как же он любил
конфитюр из мирабели, который совершенно сказочно варила его французская
grand-maman! А уж какие тарталетки она пекла с этим конфитюром! Еще когда
бабуля была жива и маялась от неосуществленной мечты женить любимого внука,
Никита в шутку говорил, что поведет под венец только ту женщину, которая сумеет
сварить конфитюр из мирабели так же, как бабуля. И даже готов устроить смотрины
невест с непременной дегустацией сваренного ими конфитюра, причем бабушку
зачислит в почетные председатели жюри…
Увы: не успел. Бабуля умерла раньше, чем непутевый
petit-fils, внучек, собрался устроить конкурс. А теперь, такое впечатление,
придется обойтись без оного: Анастази сообщила, что беременна, и хоть меньше
всего на свете Никита желал себе глупой жены, он был принципиальным противником
абортов. Ему за сорок, пора, пора обзавестись потомством и остепениться.
Анастази все же красавица, можно представить, каких великолепных детей она ему
нарожает, к тому же она ведь никакая не Анастази, а просто Настена, она
русская, пора восстановить прежнюю семейную традицию брать в жены
соотечественниц. И влюблена в Никиту до одури, это и слепому видно.
А он?.. Ну что ж, нерушимой верности он жене не гарантирует.
Конечно, он уже нагулялся, вроде бы вволю напробовался самых разнообразных
женских прелестей, а все же иногда прошибает какая-нибудь внезапная встреча.
Встретишь нечто этакое… неописуемое, вроде той забавной писательницы, с которой
его сводит и сводит судьба, словно сватья из гоголевской «Женитьбы»… как бишь
ее?
Да господь с ней, со сватьей. И с писательницей тоже. С
такой вертушкой ему не ужиться. Как выразился бы дед, востра чрезмерно, женщина
должна быть не только и не столько хороша собой, но прежде всего глупа и
безобидна. Именно поэтому он женится на Анастази и даже рукой не пошевельнет,
чтобы разыскать эту ясноглазую Алёну, хотя именно она, именно ее внезапная
солнечная улыбка, ее походка, ее манера высокомерно смотреть, вскинув голову,
не видеть очевидного и видеть то, чего не видит никто…
Если бы раньше… а впрочем, нет. Быть может, прелесть Алёны
Дмитриевой в том для него и заключается, что она неосуществимая мечта,
несбывшееся желание, она – не суперсекс, а легкий поцелуй, причем поцелуй
неожиданный, поцелуй украдкой, как на картине его любимого Фрагонара…
Она похожа на розу – на пышноцветущую розу, разлохмаченную
ветром!
От мыслей о писательнице Никита отделался, надо признаться,
с трудом. Утром он дал себе необходимый перед заданием отдых – поехал в замок
Сан-Фаржо, который некогда принадлежал семье Лепелетье: того самого, который
голосовал в Конвенте за казнь Людовика XVI, за что и был заколот в одном из
кабачков Пале-Рояля неким гвардейцем Пари; потом во владения Рабутена,
насмешника и памфлетиста времен «короля-солнце», потом вернулся в Нуайер и
хорошенько выспался, томимый ароматами роз и переспелой мирабели, которой в
этих местах было несказанное множество.
Наутро у него была назначена встреча в Тоннере – встреча с
заказчиком.
Никита поразился его изможденному, измученному лицу. Да,
похоже, боль этот парень переносит из последних сил… Правда, приняв лекарство,
он слегка повеселел и четко обговорил последние детали. Никита не выносил
недоговоренности – ну что ж, ему повезло с заказчиком.
Никита поставил будильник на шесть утра, однако проснулся на
час раньше и решил встать сразу, чтобы пройти в Мулен пешком. Он любил быструю
ходьбу, а Бургонь
[34]
прекрасна, поистине прекрасна…
И вот он на месте. Прилег на низкую каменную ограду,
облюбованную заранее, и стал смотреть на сад, в который скоро выйдет его
жертва. Старые каштаны, старый гамак… Идиллическая картина. Медленно
просыпается деревня, уже слышны крики скандальных индюков неподалеку… Шуршит
ящерка, тихо осыпается в траву переспелая мирабель… Гармонию картины несколько
нарушали обгорелые развалины неподалеку.
Они мешали, они отвлекали, они печалили, и Никита
отвернулся, устроился так, чтобы не видеть их. Часы на старой церкви начали
отбивать семь утра. Тут он пережил несколько неприятных мгновений – у часов,
судя по всему, прогрессировал старческий маразм, они почему-то пробили девять
раз! Никита справился с ручным хронометром, потом на всякий случай посмотрел на
дисплей мобильного телефона… да, сейчас семь, ровно семь утра 17 июля.
Он расчехлил ружье, установил его и зарядил ампулой.
Уже скоро.