"Не может быть! Не может быть, что разведчики в
воронке, так близко от немцев! Вероятно, где-то есть другие два
бронетранспортера, не эти!.."
И, подумав, что они ошиблись направлением, не туда пришли,
что все сейчас, в таком упорном отчаянии сделанное ими, напрасно, бессмысленно,
Кузнецов, испытывая то же неисчезающее щекотное ощущение в груди, никак не
решаясь отдать команду на последний бросок в сторону воронки, с насилием над
собой приказал:
– Уханов, ползком вперед - и узнать. Эта ли воронка,
черт ее знает. А то наползаем под носом у фрицев.
– Похоже, она, лейтенант.
– Проверь. Будем ждать здесь…
– Узнаем, лейтенант.
Уханов не сказал больше ничего, но как только пополз от
бронетранспортеров и стала медленно растворяться, сливаться со снегом широкая
его спина в рябящих переливах накатываемой поземки, Кузнецов наготове, с
притиснутым под мышкой прикладом автомата, сдернув рукавицу, нашел почти
бесчувственным пальцем спусковую скобу, нащупал твердость спускового крючка,
плечо плотнее уперлось в борт бронетранспортера.
"Если мы ошиблись, - прошло в сознании Кузнецова, -
оставлю Рубина и Уханова здесь, а сам найду воронку… Я их повел сюда. Не имею
права рисковать ни одним человеком!.."
Эти заметные впереди выбросы забеленной земли могли
оказаться бруствером первых окопов боевого охранения немцев, и Кузнецов в
предельном напряжении каждого мускула не отрывал взгляда от ползущего в вихрях
снега Уханова, готовый при первом выстреле из немецких окопов прикрыть его
автоматным огнем. На долю минуты в темном, как ослепление, промежутке между
двумя ракетами он потерял его из поля зрения и даже вздрогнул: остро ударила по
нему непонятная тишина; потом новое сияние над крышами станицы - вокруг ровная,
озаренная гладь снега, мотание на низовом ветру кустов по степи, без
шевелящегося впереди белого бугра. Танковые моторы в станице смолкли.
– Рубин, видишь Уханова? Видишь или нет?
– Лейтенант, чего тихо стало? Нету его, нету, как
провалился куда, - задышал Рубин, привставая на корточках, вытягивая к
Кузнецову свое большое озябшее тревожное лицо. - Не залапали его? А? Лейтенант…
Но сейчас же спереди, из шелестящей в стеблях кустов зыби
снега, из непроглядной тьмы, сомкнутой после химически окрасившего степь света,
не то возглас, не то зов, обрывистый, торопящий:
– Сюда!.. Сюда!
– Рубин, вперед! - скомандовал Кузнецов и, уже не
сознавая меру опасности или облегчения, с шершавым ознобом в спине, бросился
вперед, на зов Уханова в спасительной пятисекундной темноте.
Рубин вскинул автомат, рванулся за ним, тяжко сопя за
плечом.
Глава 22
Огромная бомбовая воронка, метрах в ста от балки, оказалась
именно той воронкой, в которой вынуждены были укрыться дивизионные разведчики
при запоздалом возвращении из поиска, врасплох застигнутые боем. Тогда, в
начале боя, она, видимо, страшно и разверсто черная, дымилась после бомбежки в
солнечной белизне степи, и танки, атакуя из балки, поднявшись на возвышенность,
обходили ее, потом два бронетранспортера прошли мимо в нескольких метрах, а
орудия батареи вели огонь по ним на дальности прямого выстрела, быстро подожгли
их…
Когда же Кузнецов вместе с Рубиным броском достигли края
воронки, обозначенной вывороченной, покрытой снегом землей, и сверху увидели в
смутно-сизой глубине Уханова, делавшего что-то на самом дне ее, Кузнецов был
озабочен одним: уцелел ли еще кто-нибудь из разведчиков, и, сбегая вниз по
крутому скату, едва выдохнул:
– Живы?
– Здесь. Двое… - ответил Уханов.
Эти двое, чуть белеющие в сумраке, лежали на дне воронки,
намертво сцепленные. Присев на корточки, Уханов с тщетными усилиями пытался
расцепить, разодрать их тела, словно впаянные одно в другое, дергал за плечи и
тормошил обоих, к удивлению, еще подававших слабые признаки жизни; у одного из
них, одетого в маскхалат, из-под лохмато обведенного инеем капюшона рвался пар
дыхания, и, еле угадываемые, перекатывались на Уханова в густых наростах
изморози глаза, толстыми, пушистыми гусеницами сжимались и разжимались брови, из
горла выталкивался нечленораздельный сип.
– Расцепи руки, расцепи, парень, руки!.. Свои мы,
русские! Чуешь, нет? - говорил убеждающе Уханов. - А ну, взгляни-ка на меня,
парень!..
– Ты ска-ажи на милость, наш этот, в халате-то, а тот -
немец, никак? - произнес Рубин недоуменно. - Смотри, дышат ведь! Дела-а,
бабушка твоя тетя!
– Второй - фриц, - сообщил Уханов. -Лейтенант, погляди!
Только теперь Кузнецов с трудом отличил одного от другого
-двоих людей, лежавших сцепленно на дне воронки в окоченелом объятии. Это были
наш разведчик и довольно крупный плотный немец в меховой шапке и шинели, сплошь
седых от въевшейся в ворс, как крупная соль, снежной крошки. Руки немца в
кожаных перчатках загнуты за спину, белое, костяное лицо наполовину скрыто
меховым воротником, во рту не было кляпа, и он, почуяв около себя людей,
хрипел, мычал, не разжимая крутых, бульдожьих челюстей, елозя щекой по снегу.
Из раздувающихся широких ноздрей его длинными, мокрыми усиками торчали
иголочки.
– Эй, парень, отпусти же руки!.. Свои мы, понял? К вам
пришли…
Уханов не без труда высвободил наконец немца из охвативших
его обручем рук разведчика, застонавшего чуть слышно, - не один час, вероятно,
он обнимал так пленного со спины, стараясь сохранить последнее тепло в себе и в
нем, - и, оттянув разведчика немного в сторону, сказал Кузнецову:
– Живуч фриц! А парню - хана. Какого дьявола он не снял
с этого бульдога шинель? На меху подкладка, смотри, лейтенант! Нянчился, что
ли, с этой драгоценностью! Что, развязать этому лапки? Теперь никуда не убежит…
– Где третий? Не вижу третьего, - сказал, торопясь,
Кузнецов. - Тот парень говорил: здесь двое разведчиков. Быстро, Рубин, наверх.
Может, выполз туда? Осмотрите вокруг воронки.
Кузнецов глядел на разведчика, без звука лежавшего на спине;
капюшон, надвинутый до закрытых глаз, заиндевел сахарной маской, маскхалат на
груди и животе изодран в клочья, ремня не было, снег в прорехах халата
пластырем намерз на ватнике. Ноги, казавшиеся бревнообразными от ватных брюк, с
налипшей на валенки перемешанной со снегом землей, раздвинуты. Одна нога
выделялась особенно: возле колена несколько раз замотана была чем-то, и нечто
скрученное и тонкое, похожее на мерзлый ремень, языком свешивалось в снег.
Действительно, это был поясной ремень, жгутом наложенный ниже колена, над
неумелой перевязкой, давно и второпях сделанной прямо поверх ватных брюк.
Наверно, валенок он не снимал и брюк не разрезал, а так, жгутом хотел задержать
кровь.
Все они, по-видимому, застигнутые ранним утром в станице, в
упор напоролись на немцев и едва доползли сюда, когда началась бомбежка. Но где
оружие? Сколько их всего спаслось?