Над самыми крышами вагонов первый истребитель выровнялся и
пронесся горизонтально вдоль эшелона, остальные два мелькнули за ним.
Впереди паровоза, колыхнув воздух, вырос бомбовый разрыв,
взвились смерчи снега - и, круто набрав высоту, сделав разворот в сторону
солнца, истребители, снижаясь, вновь понеслись к эшелону
"Они нас всех хорошо видят, - возникло у Кузнецова. -
Надо что-то делать!"
– Огонь!.. Огонь из карабинов по самолетам! - Он встал
на колени, подав команду, и тотчас по другую сторону сугроба увидел поднятую
голову Зои - брови ее удивленно скошены, замершие глаза расширены. Крикнул ей:
- Зоя, в степь! Отползайте дальше от вагонов!
Но она, молча кусая губы, смотрела на эшелон. Туда прыжками
бежал лейтенант Дроздовский в своей, как облитой по телу, узкой шинели и что-то
кричал - понять было нельзя. Дроздовский вскочил в раскрытые двери вагона и
выпрыгнул оттуда с ручным пулеметом в руках. Потом, отбежав в степь, упал
вблизи Кузнецова, с бешеной спешкой втискивая сошки ДП в гребень сугроба. И,
вщелкнув в зажимы диск, полоснул очередью по истребителям, которые пикировали
из сияющей синевы неба, пульсируя рваными вспышками.
Прямой огненный коридор трасс, нацеленных к земле,
стремительно приближался. В голову Кузнецова ударило оглушительным треском
очередей, пронизывающим звоном мотора, радужно, как в калейдоскопе, засверкало
в глаза. В лицо брызнуло ледяной пылью, сбитой пулеметными очередями с сугроба.
И в ревущей черноте, на секунду закрывшей небо, кувыркались, прыгали в снегу
стреляные крупнокалиберные гильзы. Но непостижимее всего было то, что Кузнецов
успел заметить в несущемся вниз плексигласовом колпаке "мессершмитта"
яйцевидную, обтянутую шлемом голову летчика.
Обдав железным звоном моторов, самолеты вышли из пике в
нескольких метрах от земли, выровнялись, быстро набирая высоту над степью.
– Володя!.. Не вставай! Подожди!.. - услышал он вскрик
и тут же увидел, как Дроздовский отбросил пустой диск, пытаясь встать, а Зоя,
цепко обняв, прижималась грудью к нему, не отпускала его. - Володя! Прошу
тебя!..
– Не видишь - диск кончился! - кричал Дроздовский,
перекосив лицо, отталкивая Зою. - Не мешай! Не мешай, говорят!
Он расцепил ее руки, побежал к вагону, а она, растерянная,
лежала в снегу, и тогда Кузнецов подполз к ней вплотную.
– Что с пулеметом?
Она взглянула - выражение ее лица мгновенно изменилось,
стало вызывающим, неприятным.
– А, лейтенант Кузнецов? Что же вы по самолетам не
стреляете? Трусите? Один Дроздовский?..
– Из чего, из пистолета стрелять?.. Так считаете?
Она не ответила ему.
Истребители пикировали впереди эшелона, крутились над
паровозом, и густо задымились два первых пульмановских вагона. Лоскутья пламени
выскальзывали из раскрытых дверей, ползли по крыше. И этот возникший пожар,
занявшиеся пламенем крыши, упорное пикирование "мессершмиттов" вдруг
вызвали у Кузнецова чувство тошнотного бессилия, и показалось ему, что эти три
самолета не улетят до тех пор, пока не разгромят весь эшелон.
"Нет, сейчас у них кончатся патроны, - стал внушать
себе Кузнецов. - Сейчас кончатся…".
Но истребители сделали разворот и снова на бреющем пошли
вдоль эшелона.
– Санита-ар! Сестра-а! - донесся крик со стороны
горящих вагонов, и фигурки хаотично заметались там, волоча кого-то по снегу.
– Меня, - сказала Зоя и вскочила, оглядываясь на
раскрытые двери вагона, на воткнутый в сугроб пулемет. - Кузнецов, где же
Дроздовский? Я иду. Скажите ему, что я туда…
Он не имел права ее остановить, а она, придерживая сумку,
быстрыми шагами пошла, потом побежала по степи в направлении пожара, исчезла за
сугробами.
– Кузнецов!.. Ты?
Лейтенант Дроздовский прыжками подбежал от вагона, упал
возле пулемета, вставил в зажимы новый диск. Тонкое бледное его лицо было зло
заострено.
– Что делают, сволочи! Где Зоя!
– Кого-то ранило впереди, - ответил Кузнецов, плотнее
вжимая пулеметные сошки в твердый наст снега. - Опять сюда идут…
– Подлюки… Где Зоя, я спрашиваю? - крикнул Дроздовский,
плечом припадая к пулемету, и, по мере того как один за другим пикировали
"мессершмитты", глаза его суживались, зрачки черными точками леденели
в прозрачной синеве.
Зенитное орудие в конце эшелона смолкло.
Дроздовский ударил длинной очередью по засверкавшему над
головами вытянутому металлическому корпусу первого истребителя и не отпускал
палец со спускового крючка до той секунды, пока слепящим лезвием бритвы не
мелькнул фюзеляж последнего самолета.
– Попал ведь! - выкрикнул Дроздовский сдавленно. -
Видел, Кузнецов? Попал ведь я!.. Не мог я не попасть!..
А истребители уже неслись над степью, пропарывая воздух
крупнокалиберными пулеметами, и огненные пики трасс будто поддевали остриями
распростертые на снегу тела людей, переворачивали их в винтообразных белых
завертях. Несколько солдат из соседних батарей, не выдержав расстрела с
воздуха, вскочили, заметались под истребителями, бросаясь в разные стороны.
Потом один упал, пополз и замер, вытянув вперед руки. Другой бежал
зигзагообразно, дико оглядываясь то вправо, то влево, а трассы с пикирующего
"мессершмитта" настигали его наискосок сверху и раскаленной
проволокой прошли сквозь него, солдат покатился по снегу, крестообразно
взмахивая руками, и тоже замер; ватник дымился на нем.
– Глупо! Глупо! Перед самым фронтом!.. - кричал
Дроздовский, вырывая из зажимов пустой диск.
Кузнецов, встав на колени, скомандовал в сторону ползающих
по степи солдат:
– Не бегать! Никому не бегать, лежать!..
И тут же услышал свою команду, в полную силу ворвавшуюся в
оглушительную тишину. Не стучали пулеметы. Не давил на голову рев входящих в
пике самолетов. Он понял - все кончилось…
Вонзаясь в синее морозное небо, истребители с тонким свистом
уходили на юго-запад, а из-за сугробов неуверенно вставали солдаты, отряхивая
снег с шинелей, глядя на пылающие вагоны, медленно шли к эшелону, счищали снег
с оружия. Сержант Нечаев со сбитой набок морской пряжкой отряхивал шапку о
колено (глянцевито-черные волосы растрепались), смеялся насильственным смешком,
скашивая с красными прожилками белки на лейтенанта Давлатяна, командира второго
взвода, угловатого, щуплого, большеглазого мальчика. Давлатян сконфуженно
улыбался, но его брови неумело пытались хмуриться.
– И вы со снегом целовались, а, товарищ лейтенант? -
ненатурально бодро говорил Нечаев. - Ныряли в сугроб, как японский пловец! Дали
они нам прикурить! Побрили они нас, братишки. Покопали мы мордами степь! - И,
завидев стоящего с пулеметом лейтенанта Дроздовского, ядовито добавил: -
Поползали, ха-ха!