– Где же, братцы славяне, Сталинград?
– Не выгружаемся вроде? Команды никакой не было. Успеем
пожрать. Должно, не доехали. Наши уже вон с котелками идут.
И еще кто-то проговорил хрипловато и весело:
– Ох и ясное небо, налетят они!.. В самый раз!
Кузнецов, мгновенно стряхнув остатки сна, подошел к двери и
от жгучего сияния пустынных под солнцем снегов зажмурился даже, охваченный
режущим морозным воздухом.
Эшелон стоял в степи. Около вагона, на прибитом метелью
снегу, группами толпились солдаты; возбужденно толкались плечами, согреваясь,
хлопали рукавицами по бокам, то и дело оборачивались - все в одном направлении.
Там, в середине эшелона, в леденцовой розовости утра дымили
на платформе кухни, напротив них нежно краснела из сугробов крыша одинокого
здания разъезда. К кухням, к домику разъезда бежали солдаты с котелками, и снег
вокруг кухонь, вокруг журавля-колодца по-муравьиному кишел шинелями, ватниками
- весь эшелон, казалось, набирал воду, готовился к завтраку.
У вагона шли разговоры:
– Ну и пробирает, кореши, от подметок! Градусов
тридцать, наверно? Сейчас бы избенку потеплей да бабенку посмелей, и - "В
парке Чаир распускаются розы…".
– Нечаеву все одна ария. Кому что, а ему про баб! Во
флоте-то тебя небось шоколадами кормили - вот и кобелировал, палкой не
отгонишь!
– Не так грубо, кореш! Что ты можешь в этом понимать!
"В парке Чаир наступает весна…" Деревенщина, брат, ты.
– Тьфу, жеребец! Опять то же!
– Давно стоим? - спросил Кузнецов, не обращаясь ни к
кому в отдельности, и спрыгнул на заскрипевший снег.
Увидев лейтенанта, солдаты, не переставая толкаться,
притопывать валенками, не вытянулись в уставном приветствии ("Привыкли,
черти!" - подумал Кузнецов), лишь прекратили на минуту разговор; у всех
иней колюче серебрился на бровях, на мехе ушанок, на поднятых воротниках
шинелей. Наводчик первого орудия сержант Нечаев, высокий, поджарый, из
дальневосточных моряков, заметный бархатными родинками, косыми бачками на
скулах и темными усиками, сказал:
– Приказано было не будить вас, товарищ лейтенант.
Уханов сказал: ночь дежурили. Пока аврала не наблюдается.
– А где Дроздовский? - Кузнецов нахмурился, взглянул на
блещущие иглы солнца.
– Туалет, товарищ лейтенант, - подмигнул Нечаев. Метрах
в двадцати, за сугробами, Кузнецов увидел командира батареи лейтенанта
Дроздовского. Еще в училище он выделялся подчеркнутой, будто врожденной своей
выправкой, властным выражением тонкого бледного лица - лучший курсант в
дивизионе, любимец командиров-строевиков. Сейчас он, голый по пояс, играя
крепкими мускулами гимнаста, ходил на виду у солдат и, наклоняясь, молча и
энергично растирался снегом. Легкий пар шел от его гибкого, юношеского торса,
от плеч, от чистой, безволосой груди; и в том, как он умывался и растирался
пригоршнями снега, было что-то демонстративно упорное.
– Что ж, правильно делает, - сказал серьезно Кузнецов.
Но, зная, что сам не сделает этого, он снял шапку, сунул ее
в карман шинели, расстегнул ворот, подхватил пригоршню жесткого, шершавого
снега и, до боли надирая кожу, потер щеки и подбородок.
– Какой сюрприз! Вы к нам? - услышал он преувеличенно
обрадованный голос Нечаева. - Как мы рады вас видеть! Мы вас всей батареей
приветствуем, Зоечка!
Умываясь, Кузнецов задохнулся от холода, от пресно-горького
вкуса снега и, выпрямившись, переводя дыхание, уже достав вместо полотенца
носовой платок - не хотелось возвращаться в вагон, - опять услышал позади смех,
громкий говор солдат. Потом свежий женский голос сказал за спиной:
– Не понимаю, первая батарея, что у вас здесь
происходит?
Кузнецов обернулся. Вблизи вагона среди улыбающихся солдат
стояла санинструктор батареи Зоя Елагина в кокетливом белом полушубке, в
аккуратных белых валенках, в белых вышитых рукавичках, не военная, вся,
мнилось, празднично чистая, зимняя, пришедшая из другого, спокойного, далекого
мира. Зоя строгими, сдерживающими смех глазами смотрела на Дроздовского. А он,
не замечая ее, тренированными движениями, сгибаясь и разгибаясь, быстро растирал
сильное порозовевшее тело, бил ладонями по плечам, по животу, делая выдохи,
несколько театрально подымая грудную клетку вдохами. Все теперь смотрели на
него с тем же выражением, какое было в глазах Зои.
– Лейтенант! - окликнула Зоя звонким голосом. - Можно
спросить: когда вы окончите процедуру? Я хотела бы к вам обратиться.
Лейтенант Дроздовский стряхнул с груди снег и с
неодобрительным видом человека, которому помешали, развязал полотенце на талии,
разрешил без охоты:
– Обращайтесь.
– Доброе утро, товарищ комбат! - сказала она, и
Кузнецов, вытираясь платком, увидел, как чуть подрожали кончики ее ресниц,
мохнато опушенных инеем. - Вы мне нужны. Ваша батарея может уделить мне
внимание?
Не спеша Дроздовский перекинул полотенце через шею, двинулся
к вагону; поблескивали, лоснились омытые снегом плечи; короткие волосы влажны;
он шел, властно глядя на толпившихся у вагона солдат своими синими, почти
прозрачными глазами. На ходу уронил небрежно:
– Догадываюсь, санинструктор. Пришли в батарею
произвести осмотр по форме номер восемь? Вшей нет.
– Дорогая Зоечка! - подхватил сержант Нечаев, скользя
размягченным взглядом по опрятно-чистенькому полушубку Зои, по санитарной сумке
на ее бедре. - В нашей батарее абсолютный порядок. Паразитических насекомых
днем с огнем не найдете. Не тот адрес… Как сегодня спали? Никто не мешал?
– Много болтаете, Нечаев! - отсек Дрозовский и, пройдя
мимо Зои, взбежал по железной лесенке в вагон, наполненный говором вернувшихся
от кухни, взбудораженных перед завтраком солдат, с дымящимся супом в котелках,
с тремя набитыми сухарями и буханками хлеба вещмешками. Солдаты с обычной для
такого дела толкотней расстилали на нижних нарах чью-то шинель, приготавливаясь
на ней резать хлеб, нажженные холодом лица озабочены хозяйственной занятостью. И
Дроздовский, надевая гимнастерку, одергивая ее, скомандовал:
– Тихо! Нельзя ли без базара? Командиры орудий,
наведите порядок! Нечаев, что вы там стоите? Займитесь-ка продуктами. Вы,
кажется, мастер делить! С санинструктором займутся без вас.
Сержант Нечаев извинительно кивнул Зое, взобрался в вагон,
подал оттуда голос:
– В чем причина, кореши, прекратить аврал! Чего
расшумелись, как танки?
И Кузнецов, испытывая неудобство оттого, что Зоя видела эту
шумную суету занятых дележкой продуктов солдат, уже не обращавших на нее
внимания, хотел сказать с какой-то ужасающей его самого лихой интонацией:
"Вам в самом деле нет смысла проводить в наших взводах осмотр. Но просто
хорошо, что вы к нам пришли".