– Наваждение бесовское! – И Троянда сделала для себя сразу
два открытия: во-первых, незнакомец говорил по-русски, а во-вторых, этот же
самый голос она уже слышала вчера. Припомнила она и то, что этот человек все
время нудил и был чем-то недоволен. Троянда отыскала в памяти даже имя –
Прокопий. Точно, его называл Прокопием обладатель густого, уютного баса. Его
звали, кажется, Васяткою, хотя имя сие больше пристало бы дитяти. А вот и
Васятка подал голос – значит, и он здесь. – Эта самая, что ль? – нерешительно
пробасил второй пришедший, а потом захохотал, словно молотом начал бить по
наковальне: – Я ж тебе говорил, что Гриня своего не упустит!
– Помолчи! – огрызнулся Прокопий и высоким, встревоженным
полудетским голосом позвал: – Гриня! Гри-инь! Да проснись же! Ты живой аль нет?
– Жи-во-ой? – закатился своим громовым хохотом Васятка. – Да
ты на его женилку погляди. У мертвых-то, чай, таких стручков не растет.
– Гри-инь! – чуть не зарыдал Прокопий. – Григорий! Да ты
встанешь или нет?
– Аль не видишь – встал уже! Дыбом! – не унимался Васятка. –
Знать, находка наша к делу пришлась.
– Умолкни, Васятка, – раздался третий голос – невнятный,
сонный, при звуке которого у Троянды сердце забилось с перебоями. – От твоего
басищи голову ломит.
– Да ты похмелись, Гриня, – посоветовал Васятка, существенно
утишив свои громовые раскаты. – Все и пройдет. Как говорится, от чего заболел,
тем и лечись.
– Да я и не пил вчера, с чего ты взял? – буркнул тот, кого
называли Гриней, а потом Троянда услышала шлепанье босых ног по полу, громкий
всплеск воды и жизнерадостное проклятие, из чего заключила, что ее неведомый
любовник плюхнулся в чан и обнаружил, что вода в нем почти ледяная.
Впрочем, отчего же он столь неведомый? Теперь Троянда
кое-что о нем знала. Например, что его зовут Гриня, Григорий, и что он не был
пьян, когда занимался с ней любовью…
Она так глубоко задумалась, хорошо это или плохо, что вздрогнула,
когда после нового всплеска – очевидно, Григорий выбрался из чана – раздалось
восклицание:
– Да где ж она?
– Кто? – спросил после паузы Васятка с таким тонким
ехидством в своем толстом голосе, что Троянда невольно усмехнулась.
– Да она… русалка! – пробормотал Григорий. До Троянды
долетел шорох одежды, потом шаги – и занавеска, за которой она скрывалась,
отлетела в сторону.
Троянда обомлела… Напротив нее стояли трое мужчин, однако
двоих – худого малорослого юношу и широкоплечего здоровяка – она едва заметила,
во все глаза уставившись на третьего: со спутанными светлыми волосами, и
хмурыми бровями, и горбатым носом. Рослый, статный красавец в длинном камзоле
держался грозно и сурово. Вот только глаза у него сияли – они-то и выдавали
его, эти голубые глаза!
Широкая улыбка раздвинула губы Григория, и он восторженно
воскликнул:
– Да ты наяву еще краше, чем во сне! Но постой, девушка… На
тебе же вчера ничегошеньки не было! И где ты взяла это платье?
– В сундуке, – робким кивком указала Троянда, страшно
смущаясь недовольства в его взгляде: все-таки она надела чужие вещи без спроса.
А может быть, дело в том, что он предпочел бы видеть ее раздетой?.. Она не
успела прочесть в его глазах ответ на свой безмолвный вопрос: вперед сунулся
юноша, и стоило Троянде услышать его, как она поняла: это и есть Прокопий, и
физиономия у него столь же противная, как голос. Надо думать, и натура такова
же!
– В сундуке-е? – не то протянул, не то провыл Прокопий с
непередаваемо озабоченным выражением. – Откуда ж в твоем сундуке бабья справа?
– Да так, купил! – дернул плечом Григорий, пятерней
расчесывая свои буйные кудри, и у Троянды вновь замерло сердце, когда она
увидела, как светлые пряди обвиваются меж его длинных пальцев.
– Ку-упил-ил? – вновь взвыл Прокопий. – На что тебе? Аль на
маскарад собрался рядиться?
Что-то бухнуло в углу. Троянда поглядела на рыжеволосого
курносого великана с яркими детскими глазами и не сразу поняла, что он так
смеется. Ага, это и есть Васятка. Ну что ж, по голосу и стать, по стати и
голос.
– Какой маскарад? – удивился Григорий – Купил для нашей
Дуняшки.
– Да ты спятил? – ахнул Прокопий. – Чтоб моя сестра… этот
бесовский наряд… ты в уме?!
– А что такого? – пожал плечами Григорий. – Ну, купил, хотел
для забавы подарить.
– Tеперь уж не подаришь! – с явным сожалением проговорил
Васятка, и Григорий круто выгнул бровь:
– Это еще почему?
Васятка кивком указал на Троянду, которая стояла ни жива ни
мертва:
– Да уж больно твоей русалке это пристало. Видал ли ты бабу,
чтоб отдала столь приглядный наряд, к тому же – венецианскую бабу?
– Я не венецианка, – наконец подала голос Троянда, и глаза
Григория, неотрывно глядевшие на нее, словно бы вздрогнули.
– Русская?
Она кивнула.
– Как же ты сюда?.. Откуда? – спросил он так взволнованно, с
такой теплотой, что у нее невольные слезы навернулись на глаза. – Татаре, турки
увели? Продали?
Она кивнула. Почему-то язык не поворачивался рассказывать
все сначала. Это же сколько надо сказать! И про Марко, который убил ее мать, и
про монастырь, и про Аретино, и… лепестки на траве, и Цецилию, и лунную ночь, и
камни, брошенные в ее белое покрывало, и говорящее море… Нет, зачем? Они и не
поверят, да и много такого, о чем просто стыдно сказать. Не нужно им знать
всего. А что сказать? И тут она вспомнила о Гликерии.
– Продали, да, – кивнула сдержанно, – потом выкупили меня
мальтийские рыцари, привезли в Венецию. Здесь я и осталась.
– И чем промышляешь? – подал голос Прокопий. – Мы тебя на
берегу нашли. Рыбачка али как?
– Просто… живу, – растерялась Троянда под пристальным,
колючим взглядом этих недобрых глаз, лихорадочно вспоминая все, что когда-то
рассказывала ей Гликерия: а вдруг начнут выспрашивать, откуда она родом, и все
такое.
– С кем? – спросил Прокопий, усмехаясь, и Троянда поняла,
что он изо всех сил старается выставить ее в самом неприглядном свете. Что это
его так разбирает? Надо осадить этого зарвавшегося юнца! И, думая лишь о том,
как поставить на место Прокопия, она выпалила:
– С мужем! – а уж потом, увидев, как вздрогнул Григорий,
сообразила, что же наделала…