И поджег этот дом - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Стайрон cтр.№ 71

– Не волнуйтесь, Поппи, он скоро вернется.

Она подняла залитое слезами лицо:

– Но где он может быть? Я его всюду искала. На площади, у виллы Констанца, на рынке, всюду! Он никогда так не уходил! Никогда. Ах… – Лицо ее вдруг осветилось. – Ах да, забыла. Я знаю, где он может быть! Он мог поехать с Луиджи в Салерно. Они часто…

– Луиджи я видел. Он говорит, что не видел Касса, – пришлось признаться мне.

Поппи изменилась в лице.

– Что же делать? – проговорила она упавшим голосом. – Слушайте, Питер, я знаю, он в этом как-то участвовал.

– Что вы хотите сказать?

Лицо у нее стало землистого цвета, и, когда она медленно поднялась со стула, мне показалось, что зубы у нее стучат.

– Да если бы я знала! Понимаете, он такой больной. Алкоголик, вы сами прекрасно понимаете, а у него язва, ему нельзя пить, и потом, у него головокружения. Я хочу сказать…

– Поппи, что вы говорите! Как он мог в этом участвовать…

– Не знаю! – плачущим голосом выкрикнула она. – Нет, знаю! – Она подошла к стене, сдернула желтый дождевик, который был велик ей размера на три, и завернулась в него (дождя на улице не было). – У женщин бывает предчувствие, вот. Я хочу… – губы у нее дрожали, – я хочу сказать, я знаю Касса! Его это очень потрясло, ведь он знал Мейсона, знал Франческу, она у нас работала, и вообще. Я знаю Касса, он, конечно, напился и разбушевался, сказал что-то обидное carabinieri [175] насчет того, как они ведут дело, и они посадили его в тюрьму! Он ненавидит сержанта Паринелло! Фу! – Она топнула ногой и поправила косынку. – До чего он безответственный, этот Касс Кинсолвинг. Может быть, – добавила она, вытерев слезы и глядя на меня с надменным видом человека, терпение которого истощилось, – знаете, может быть, его пора сдать «Анонимным алкоголикам» [176] или еще куда-нибудь. – Она пошла к двери. – Если дети закричат, я буду fra venti minuti. [177] Пойду попробую вызволить Касса из тюрьмы. Если проголодались, посмотрите, нет ли чего в леднике. Чао! – И изо всех небольших своих сил захлопнула за собой Дверь. Странный ход ее мыслей, причудливость мотивировок ошеломили меня так, что я прирос к месту; мне пришло в голову, что она немного недоразвита.

Я спустился вниз и собрал свои пожитки. Слышно было, как дети воюют в спальне; к черту, подумал я, без меня разберутся. Я чувствовал себя грязным, рубашка липла к телу; в ванной, пока я обтирался губкой, у меня созрел план отъезда. Деньги сейчас меня мало заботили; судя по расписанию, которое попалось мне на глаза в вестибюле гостиницы, последний автобус на Неаполь уже ушел, но я не сомневался, что долларов за десять можно нанять машину с шофером. Правда, мой пароход отплывал в Америку только через пять дней, но было бы даже приятно побродить по Неаполю, еще раз сходить в музей, съездить на Капри, на Искью и на Понцу. И я решил, что пора в дорогу.

Я собирался идти наверх, но тут вспомнил про «остин»: эта груда лома обошлась мне в тысячу триста долларов, и я не собирался дарить ее стихиям или местным мародерам. Но в общем-то мне было все равно. Удастся выжать из Ветергаза за эту развалину сотню тысяч лир – спасибо, на пять дней в Неаполе хватит; если же не удастся, пусть стоит тут вечно, нужником для голубей.

Поднявшись наверх, я не сразу заметил в комнате Касса. Он, наверно, вошел украдкой, или его шаги заглушила возня детей; я был уже у двери, как вдруг услышал звук за спиной, обернулся с испугом и увидел его. Не знаю, из-за чего именно он сразу показался мне совсем другим, не похожим на себя человеком. Это был Касс – и одет был так же, в грязное, мятое хаки, и берет был заломлен так же лихо, и так же поблескивали очки, – но он был не совсем Кассом, какой-то непонятный и жутковатый сдвиг превратил его как бы в собственного близнеца. А в остальном – все знакомое: он был пьян, как и при первой нашей встрече. В тяжелой вялой руке висела бутылка вина, он едва держался на ногах, пошатывался и, чтобы не упасть, прислонился бедром к столу. В другой руке он держал изжеванный и обслюнявленный окурок черной сигары. В тишине отчетливо слышалось его тяжелое дыхание. Сперва мне почудилась в его глазах угроза – так упорно и пронзительно он смотрел на меня, – но потом я понял, что он пьян до бесчувствия и просто пытается сфокусировать взгляд. Язык тоже не слушался его, и, когда он заговорил, речь была хриплой, почти невнятной.

– Да, черт возьми, – медленно и с усилием выговорил он. – Вы поймали меня с поличным. Видел только что, как Поппи ушла. Думал, шмыгну сюда и займусь своим делом, от людей и от чудовищ втайне. Только про вас забыл. Пожалуй, надо вас убрать, как говорят в фильмах. Он слишком много знает. Куда это вы спешите? Вид у вас, как будто вы ограбили тотализатор.

Чемоданы выпали у меня из рук и грохнулись на пол.

– Я… Я… не знаю… Я просто…

Он остановил меня, махнув бутылкой.

– Ей-богу, рад вас видеть, Пит, – сказал он с вислогубой улыбкой. – Человека, которому верю. С которым можно разговаривать. Сперва думал, что вы из киношных умников. С юга, а? Джорджия? Луизиана? Бабушка Виргиния? Сразу понял по вашим нежным развратным щечкам. А потом… о Боже мой!

– Что случилось? – спросил я, не придумав ничего более осмысленного. – Чем вам помочь, старик?

Он на секунду овладел собой, уперся в меня горячим, пьяным взглядом.

– Да, я вам скажу, чем вы можете помочь старику Кассу, – мрачно произнес он. – Да, я скажу тебе, мой черный ангел. Подай ему машину, орудие подай… кинжал – понятно, – нож обоюдоострый, чтоб был наточен… и принеси сюда, к его груди приставь и надави со всею силой, по рукоять вонзи. – Он замолчал, но продолжал смотреть на меня, слегка пошатываясь. – Без булды, Пит. Желаю исчезнуть. Составь мне зелье, понятно? Свари его из горьких, смертоносных трав и влей мне в глотку. Кассу выпал трудный день. Он сегодня выложился, голова у него болит, ноги устали, и слез в нем не осталось. – Он вытянул руки. – Вот и они утомились. Ты погляди на них. Видал, как дрожат и трясутся? для чего они даны, спрашивается? Чтобы прижимать красивых дам к груди? Ваять памятники? Чтобы обнять ими всю красоту мира? Не-е! Они даны, чтобы разрушать, и они устали, и голова болит, и есть желание надолго провалиться в темноту.

Я хотел заговорить, но язык прилип к гортани: медленно и тяжеловесно надвигаясь на меня, он выронил бутылку, и она разбилась вдребезги. Он сунул в рот окурок сигары; очки его, отразив свет, превратились в две блестящие монеты. Он шел ко мне пьяно и неуклюже, и такая угроза исходила от него, что я напружинил ноги и приготовился бежать. Но тут его рука сделала поразительное по быстроте движение, похожее на выпад гремучей змеи, – и запястье мое мгновенно онемело в его ухватистой и свирепой лапе. Он прижался ко мне, от него пахнуло потом, и теперь уже не пьяный, бешеный взгляд удерживал меня на месте, а мертвая хватка.