Я с трудом сел — в окружении трех неподвижных тел. Учитывая
живучесть функционалов вообще, а уж полицейских особенно, удары приходилось
счесть мастерскими.
— Зараза, — мрачно сказал я, глядя на человека, держащего в
руках остатки жерди. — Ну ты и зараза!
— Я тебя спас — и я же еще зараза? — возмутился Котя,
поправляя очки. — Нет, вы посмотрите на этого урода!
Смотреть было некому — полицейские лежали вповалку.
— А что так примитивно? — мрачно спросил я. — Доской по
башке… с твоими-то возможностями… куратор?
— При чем тут возможности? — Котя откинул доску. — Нет
ничего надежнее крепкого дрына! Не веришь — дождись, пока очнутся, и спроси!
— Я уж… лучше… — Я попытался встать и был вынужден опереться
на Котину руку. — Черт… нога не гнется.
— Просишь прощения, что ругался? — спросил Котя.
— Да никогда! Ты меня вообще задушить хотел!
— Вот я так и знал… — Котя провел рукой, и перед ним в
воздухе высветилась диковинная светящаяся вязь. — Пошли!
— Куда? — все еще хорохорился я, хотя женщина-полицейский
застонала и пошевелилась.
— Ко мне домой.
Особого выбора у меня не было. Я оперся о Котино плечо
покрепче и шагнул в пылающие зеленым огнем буквы — будто в футуристическую
рекламную надпись.
6
Проще всего понять человека, увидев его дом. Был у меня
знакомый, которого все считали удивительным раздолбаем, — мог он неделю
шарашиться по гостям, тусоваться в незнакомых компаниях, спать на полу,
укрывшись грязным полотенцем, питаться килькой в томате и прошлогодними
заплесневелыми сухариками. Впрочем, при этом он сохранял и некую
благопристойность в облике и не увлекался пьянством — так что его поведение все
списывали на удивительную житейскую неприхотливость.
Каково же было мое удивление, когда я впервые побывал у него
дома. Маленькая двухкомнатная «распашонка», доставшаяся парню от усопшей в
преклонных годах бабушки, была любовно отремонтирована — ну, может, и не
«евроремонт», который стоит дороже самой квартиры, но уж всяко и не визит
бригады пьяных молдавских шабашников. Дорогие деревянные окна со
стеклопакетами, пол пусть из простого, но наборного паркета, а не какого-нибудь
там ламината, — причем не залакированный, а натертый мастикой! Все современно,
аккуратно, со вкусом — можно подумать, что тут живет молодой талантливый
дизайнер, а не журналист, пишущий о компьютерных железяках для профильных изданий.
Кухня потрясала огромной плитой с какими-то хитрыми режимами работы и
вместительной духовкой — причем видно было, что она не стоит без дела. А
окончательно меня добил огромный портрет бабушки, не без таланта написанный
темперой и висящий на стене в красивой раме. Портрет был работы «раздолбая».
После этого я решил, что никогда не буду судить о людях,
пока не побываю у них в гостях.
У Коти я бывал неоднократно и был убежден, что знаю его как
облупленного. Впрочем, стоило ли так говорить после того, как мой давнишний
приятель оказался функционалом, более того — куратором, главным над
функционалами на Земле?
Почему-то я был убежден, что мы окажемся не в московской
квартире Коти, а где-то совсем в другом месте. И на этот раз предчувствие меня
не обмануло.
В самом перемещении не оказалось ровно ничего удивительного.
Будто вышел в открытую дверь, ну или из таможенного портала в другой мир.
Никаких жутких мук или, напротив, райских наслаждений, которыми, по мнению
фантастов, сопровождаются нуль-транспортировки, гиперпереходы и прочие
выдуманные способы перемещения.
Мы просто исчезли с дороги вблизи польского городка
Эльблонга и появились в другом месте.
Я не очень-то люблю ругаться.
Но сейчас выругался — и от неожиданности, и от резкой боли в
ушах. Пришлось несколько раз глубоко зевнуть, чтобы уши отпустило. А вот
опытный Котя, как я заметил, путешествовал через пространство с широко
раскрытым ртом.
Мы стояли в центре круглой мраморной беседки. Над головой —
купол, вроде как из белого мрамора, настолько тонкого, что он просвечивал будто
матовое стекло. Купол опирался на темно-зеленые колонны, покрытые спиральной
резьбой. Пол тоже был мраморный, зеленовато-белый.
Но самым потрясающим был пейзаж вокруг.
Высоченные горы со снежными шапками на вершинах. Заходящее
солнце подсвечивает легкие пряди облаков — розовым, сиреневым, фиолетовым.
Воздух холодный и разреженный.
— Мы что, на Марсе? — спросил я.
— Тебе виднее, я там не бывал, — пробормотал Котя. — Блин…
холодрыга какая… Это Тибет.
— Шамбала? — снова попытался пошутить я.
— Да, — кивнул Котя. — Пошли… холодно тут.
Холод и впрямь пробирал до костей. Продолжая опираться на
Котю, я вышел из беседки. Вниз по крутому склону уходила каменная лестница — к
маленькой долине между складками гор. Там, огороженные высокой каменной стеной,
высились какие-то строения. Рыжий, изъеденный временем камень стен, крошечные
окна — будто бойницы. Буддистский монастырь?
— Монастырь? — спросил я.
— Не совсем. Официальная резиденция куратора в нашем мире.
Я посмотрел на Котю и покачал головой:
— Все-таки ты зараза…
— И почему?
— Будто не знаешь, как я мечтал побывать в Тибете!
Котя покрутил пальцем у виска.
— Нет, ты точно спятил… Пошли вниз, а то твой визит в Тибет
будет первым и последним.
Опираясь на его плечо, я заковылял вниз. Котя сопел и
пыхтел, будто не обладал силами функционала. Ох и мастер же он притворяться…
Я вдруг подумал, что у меня совершенно нет на него обиды или
злости. Будто и не пытался он меня убить. Будто не был ответственным за все
безобразие, творившееся со мной и вокруг меня…
А ответственный ли он — на самом-то деле?
Откуда я знаю, кто или что такое «куратор»? Что он может, а
что нет? Какие «поводки» для него существуют?
— Нам надо будет серьезно поговорить, Котя, — сказал я.
— Надо, — виноватым голосом произнес Котя. — Разве я спорю…
— Дать бы тебе, чтобы сразу с Тибета и до Пекина долетел, —
мечтательно сказал я. И почувствовал, как Котя вздрогнул. — Что, боишься?
— Побаиваюсь, — признался Котя. — Что ж ты ляхам не надавал
оплеух? Как мне в машине?
— Да так… в целях разрядки международной напряженности. Чтоб
конфликта какого не вышло. Чтобы не обижались.