— Знаю я и про Советский Союз, и про Андропова. Сажали — ну
и правильно делали, — сказал я. — Разве коррупция — это хорошо? Ну а если бы у
нас кто-то в рабочее время в кино пошел… да какое там в кино, остановился бы
задницу почесать, его бы Андрей Исаакович тут же пинком на улицу уволил!
Котя поперхнулся и некоторое время задумчиво смотрел на
меня. Потом сказал:
— В какой-то мере, конечно… Но это к делу не относится. В
общем — я был уверен, что стал жертвой КГБ. Что меня сводят с ума или просто
издеваются…
Мне хотелось спросить, с чего бы это вдруг КГБ стал
издеваться над студентом. Но я испугался, что Котя снова пустится в нудные и
совершенно не нужные мне воспоминания, и поэтому промолчал.
— Я шел мимо телефонной будки, — продолжал Котя. — И вдруг в
ней зазвонил телефон. Старый такой железный таксофон… в него надо было кидать
монетку в две копейки… Считалось, что позвонить на него нельзя, что у него нет
номера. Все знали, что на Западе в таксофон можно перезвонить, в фильмах это
часто показывали, а у нас почему-то нет. Но таксофон зазвонил… я подошел и снял
трубку.
Он замолчал.
— Тебе сказали адрес, куда явиться?
— Да. Я нашел странный домик — маленький двухэтажный домик
из красного кирпича с крышей, крытой железом. Он был зажат между двумя
панельными двенадцатиэтажками, представляешь? В то время у нас так не строили.
Старые дома не щадили, снесли бы на фиг…
— И сейчас снесли бы, — заметил я. — Земля дорогая.
— На первом этаже там была лавка музыкальных инструментов, —
продолжал Котя. — Я походил, посмотрел… и выбрал себе саксофон. Сам не понимаю,
что на меня нашло. Но я вдруг понял, что это — мое… — Котя хихикнул. — Поднялся
на второй этаж, там был страшный бардак, окна побиты, штукатурка на полу,
какой-то разваливающийся трухлявый диван… Я на него уселся — и стал играть. У
меня никогда не было музыкального слуха. Мама в детстве водила к знакомым
музыкантам, те ей сразу сказали — не надо зря мучить и ребенка, и пианино… А
тут я сел и стал играть. Голодный, не понимающий, что со мной происходит, —
сидел и играл. Часа через три ко мне пришел мой акушер…
Я больше не перебивал. Слушал про то, как Котя стал
выступать — иногда и в самых обычных, человеческих заведениях, но чаще — в
ресторанах и клубах, которые содержали функционалы. Он играл для функционалов и
для тех людей, что пользуются нашими услугами. Так прошло полгода.
А потом Котя познакомился с куратором.
— Его звали Фридрих. Кажется, он был австрийцем. Очень
приятный мужик на самом деле… — Котя помолчал. — Не то чтобы мы подружились, но
всегда приятно, когда тебя ценят… пусть даже за незаслуженный талант… Он обычно
приходил с девушкой по имени Лора. Обычная девушка, не функционал… очень
красивая. Очень.
Он снова замолчал.
— Ты его убил, — сказал я.
— Да.
— Из-за девушки?
— Да.
— Почему?
— Потому что вначале убил он. Лору. Когда узнал, что она ему
изменила… со мной. — Котя усмехнулся. — Потом уже я узнал, что это был не
первый ее адюльтер. И ко мне она всерьез не относилась. Фридриху, похоже,
надоели непрерывные измены вперемежку с истериками. Он убил девушку… знаешь,
это выглядело как сцена из старого фильма — сбросил ее со скалы. У меня на
глазах. А потом очень спокойно сказал, чтобы я больше не поддавался на такие
соблазны… он же серьезный человек, ему не нравится быть рогоносцем… Он очень
легко к этой ситуации отнесся. А я — нет. Я завелся. Как ты, когда убили Настю.
Я кинулся на Фридриха, хоть и понимал, что ничего не сумею сделать… и вдруг
что-то произошло. Я его просто-напросто задушил. Прижал к земле и задушил. Он
очень долго не умирал. Пытался вырваться… — Котя замолчал. Потом продолжил: —
Так куратором стал я. Ко мне… пришли. С Аркана. И объяснили, что раз уж
уничтожил прежнего куратора, то теперь стану выполнять его обязанности. Я
согласился. Я был в ужасе, если честно.
— И часто куратору приходится?.. – Я не стал заканчивать
фразу.
— Я больше никогда и никого не убивал. — Котя помотал головой.
— Нет. Никогда. Это… это делают акушеры или полицейские. Куратору… ну, самому
не нужно. Пост слишком высокий. А когда с тобой случилось… когда эта дура
Иванова убила Настю, а ты ее казнил… я запаниковал. Я решил, что все
повторяется. Что ты становишься куратором вместо меня. И попытался… извини. Я
больше не буду.
Некоторое время мы сидели молча — два голых дурака в бочках
с остывшей уже водой. Потом я сказал:
— Ясно. А скажи мне такую вещь, Котя… Я что, действительно
становлюсь куратором?
— Не знаю. — Котя помолчал. — Но ты определенно приобрел
какие-то способности — раз сумел расправиться с акушером. А я… я свои
способности теряю.
И в голосе его мне послышалась легкая паника.
— Я тебе подарю саксофон, — сказал я. — Будешь лабать в
ресторане. А по ночам писать скандальный роман «Учительница пения». У тебя как
раз самый возраст — предаваться эротическим фантазиям.
— Я ему предамся, — негромко сказали от двери. — Я ему так
предамся… Привет, Кирилл.
Повернувшись к двери, я потрясенно уставился на Иллан.
Да, конечно, я помнил, что они были вместе. И логично было
предположить, что вместе и остались.
— Простите, что помешала. — Иллан ухмыльнулась и бросила на
лавку у дверей стопку сероватых полотенец. — Но присоединиться мне как-то
неудобно, а послушать вас любопытно.
— Мы сейчас придем, — сказал Котя с легким заискиванием.
Кажется, его статус куратора, уже явно знакомый Иллан, в их отношениях мало что
изменил.
— Давайте, ребята. У меня тоже есть вопросы. — Иллан
посмотрела на меня — и в ее глазах мелькнула боль. — Кирилл… мои
соболезнования.
Я неловко кивнул и ответил:
— И мои… тоже.
7
Есть одежда, будто нарочно придуманная с целью стать
всеобщим мировым мерилом. К примеру — джинсы. Конечно, есть разница между
пошитыми во Вьетнаме в четвертую, неофициальную смену «Wrangler» и украшенными
стразами от Сваровски «Dolche&Gabbana» (пошитыми, впрочем, все в том же
Вьетнаме или в соседнем Таиланде). Но если отбросить крайности, то джинсы носят
мужчины и женщины, миллионеры и нищие, манекенщицы и обладатели пивных животов.
Отец когда-то мрачно сказал мне, что Советский Союз развалили джинсы, точнее,
их отсутствие. Не знаю, может, он и прав, не представляю, как без джинсов можно
вообще жить! Я даже думаю, что джинсы — это та вещь, которой Америка на
Страшном Суде будет оправдываться за «кока-колу» и гамбургеры.
Есть одежда национальная, сувенирная. Это и любимая
украинцами фофудья, и шотландский килт. Шотландцы упорно носят на торжественных
приемах юбки, молодые украинские краеведы возрождают в стране интерес к
фофудье, но все это остается не более чем данью традиции.