Впрочем, ей пришлось умолкнуть, потому что Матреша тотчас
подхватила платье, расправила его у себя на коленях, приладила на место
оторванный галун и трясущимися руками принялась вдевать в иголку золотую
мишурную нитку. Сонька еще мгновение грозно смотрела на нее, потом вышла, на
прощание окинув всех лютым взглядом, который так и пригнул девушек: даже когда
горничная вышла, они не подняли голов и продолжали исполнять свою работу.
«Что же это значит, про рубаху-то? – никак не могла
понять Даша. – С меня пропала, а княжна Екатерина в ней оказалась. Хотя с
чего я взяла, что в ней? Может, у нее таких было две. Или пять! Зачем, Христа
ради, ей с меня рубаху-то снимать?»
Незачем. Но почему еще сильнее заныло и без того
изболевшееся сердце? Что за мысли начали жалить утомленное сознание?
Глупости. Глупости все это! Да, конечно, однако… однако
почему-то не шла из памяти красавица княжна, которая испуганно пятилась от
отца, а Алексей Григорьевич в бешенстве кричал, подхватывая подол ее амазонки,
на который щедро нацеплялись репьи:
«Где валялась, по каким кустам? С кем?! Опять с этим своим…»
Даша тогда что-то соврала, вступилась за Екатерину, а сама
мельком подумала, что не иначе прав князь: только в лесной траве лежа, можно
столько мусору на юбку нацеплять. Как это только что сказала дерзкая на язык
Маруся? «Княжна не один раз на свидания в лес к своему бывшему жениху бегала и
валялась там с ним…»
Рубаха, пропавшая у Даши… кровь на ее теле, а на простынях –
ничего… усеянная репьями амазонка… Екатерина, которую тащит по коридору
разгневанный отец, выставляя всем напоказ кружево с петушками да крестиками,
испачканное кровью… слова Фени: «И простыни окровавленные на государевой
постели…»
Да нет же. Может ли такое быть?!
Даша нервно вскочила со своей укромной скамеечки, как вдруг
что-то твердое подвернулось ей под ногу. Приподняла подол и увидела розовый,
чудилось, из камня выточенный флакончик с круглой золотой крышечкой.
Что это говорил Алекс, когда они лежали рядышком на вершине
тяжело груженного воза, – лежали, сблизив головы, не в силах наговориться,
с той странной, почти болезненной откровенностью, на которую способны только
те, кто чудом избегнул смерти, – говорили и говорили, исповедуясь друг
другу чуть ли не в самом сокровенном, рассказывая о самомалейших мелочах своей
жизни?.. Он раз или два упомянул, что в кожаном поясе, который грабители сняли
с его тела, были очень важные и секретные документы, написанные, по счастью,
по-испански, так что мало вероятия, что Никодим и Савушка ознакомились с ними,
но главное, в том поясе был розовый яшмовый флакон, который дороже всех
пропавших бумаг. Тут Алекс, помнится, скомкал разговор, вскользь бросив, во
флаконе-де хранится лекарство, которое способно исцелить, но может стать и
ядом, а может дать над человеком какую-то тайную власть, но что это такое, Даша
не поняла, а спрашивать постыдилась.
Не тот ли самый попал к Даше флакон? Но если так, значит, он
все это время был у Екатерины? Неужели ей отдала его Мавруха? Тогда отчего
княжна не вернула его Алексу?
«Да откуда ей было знать, что флакончик ему
принадлежит? – рассудила Даша. – Вот Алекс обрадуется, когда снова
свою вещицу увидит! Я сама и отдам ему…»
И тут молнией пронзило осознание, что ей Алекса никогда
больше не увидеть и на глаза ему не показаться, потому что…
Даша качнулась, припала к стене.
В это мгновение дверь распахнулась, и в девичью ворвалась
Сонька. Ее гладенько причесанная голова была всклокочена, как если бы кто-то
сильно драл горничную за волосы, а на тугой щеке алел отчетливый отпечаток
ладони. Вообще же личико Соньки было белым-бело, глаза испуганно бегали, а язык
заплетался, когда она выкрикнула переполошенно:
– Платье! Где платье?!
В то же мгновение увидела его на Матрешиных коленях, рванула
с себе, чуть не стащив испуганную девушку с лавочки, прижала платье к груди,
словно невесть какую драгоценность, – и опрометью кинулась прочь.
Девушки были так ошарашены, что, кажется, даже не обратили
внимания, как ушла Даша.
Она так глубоко задумалась, что сначала даже повернула не в
ту сторону от девичьей, добрела до кухни и, только когда почуяла запах еды,
осознала, что зашла не туда. Может быть, душа ее и умерла уже, однако тело еще
оставалось живым и требовало свое. Даша вошла в поварню и попросила чего-нибудь
поесть.
Со вчерашнего утра в доме все шло вверх дном, поварская
прислуга, совершенно как девки-швейки, беспрерывно чесала языками. Младший
повар сунул Даше ломоть свежего хлеба и два яблока, начал было накладывать
кашу, оставшуюся от завтрака, но тут вбежала какая-то посудница, неся очередную
сплетню, и вся прочая прислуга собралась вокруг нее, поэтому повар вмиг забыл о
Даше и вернулся к своим, так и оставив тарелку пустой. Даша смиренно вздохнула,
слушая долетавшие до нее обрывки восклицаний: государыня-невеста лютует в
девичьей, оплеухи да затычины сыплет налево и направо, а Соньку, ее любимую
горничную, поволокли в холодную сечь… Даша покачала головой и побрела к себе.
По пути она съела эти два яблока и хлеб, но вкуса не почувствовала, настолько
была занята своими мыслями.
Поднимаясь в свою светелку, постояла минутку у окна на
лестнице. Окно выходило на конюшню. У входа Стелька, верный охранитель
господского добра, распекал какого-то паренька: судя по убогому виду – самого
незначительного из работников. Тот слушал грозный Стелькин крик и покорно кивал
на всякое слово, как если бы был совершенно лишен всякой воли. Даша тоже
кивнула – ожившим в памяти голосам.
«Небось опоили чем… Как Бог свят, опоили. Лютым зельем
колдовским…»
Это проскрипела старая коровница Пелагея, а Даша ей тогда не
поверила: «Мыслимо ли такое? Я думала, он обезумел, а он воли своей лишился!»
А снова голос Алекса вдруг выплыл из глубин памяти, его
слова о какой-то тайной власти. Тайная власть над человеком, над его волею…
Как это все теперь сходилось в голове – одно к одному, точно
осколки разбитого и заботливо собранного кувшина! Да что проку? Даже если
склеить разбитое, все равно сквозь трещины будет сочиться вода. Точно так, как
уходит из Даши жизнь – медленно, по капле…
Не нужны ей эти догадки, что проку от правды, если она
губительнее всякого яда?!
Наконец Даша добрела до своей комнаты. Открыла дверь – и
бледно усмехнулась, увидав стройную девичью фигуру, которая металась из угла в
угол, стискивая в кулаках концы большого пухового платка, накинутого на плечи.
При виде Даши княжна Екатерина замерла, глаза ее вспыхнули,
она уже и рот приоткрыла, готовая что-то сказать, однако Даша ее опередила:
– Платок принесла? Где нашла?
– Что? – не поняла Екатерина.