Пришлось немного подождать у входа, пока молодая женщина не указала им на освободившийся столик. Наконец все уселись, и Изабель ободряюще улыбнулась сильно помрачневшему от голода Грегуару.
— По крайней мере одеты эти люди прилично, — заметил, окинув зал взглядом, Азер.
Маргерит нервничала — ей никогда еще не доводилось сидеть за одним столом с хозяевами, она до возвращения официантки так и не смогла решить, что будет есть, и попросила Изабель принять решение за нее. Азер налил вина себе, а следом, когда Лизетта едва не устроила сцену, и ей тоже.
Стивен взглянул поверх стола на Изабель. Шесть дней назад она была мадам Азер, далеким и почитаемым предметом его страсти. Теперь она отдалась ему душой и телом. Вот высокий ворот ее платья с тускло-красным камнем у горла, вот должным образом уложенные волосы, вот глаза, оценивающе изучающие публику в ресторане, но одновременно хранящие в глубине зрачков по искре света, с очевидностью, как казалось Стивену, выдающей ее тайную жизнь, так что ему оставалось только поражаться, почему окружающие не понимают с первого взгляда: эта женщина изменяет мужу. Он наблюдал за тем, как она разговаривает с Грегуаром, как успокаивает Маргерит, и ему хотелось остаться с ней наедине — не ради любви, а ради разговора с подлинной Изабель. Едва выдавался безопасный миг, он старался встретиться с ней глазами и чуть приметно, для одной Изабель, кивнуть головой, — по тому, как смягчалось ее лицо, он понимал — она его жест приметила.
И внезапно Стивен осознал: в Англию он не вернется. Если прежде и существовала возможность, что происходившее между ним и Изабель в красной комнате поможет ему освободиться от влечения к ней, то теперь Стивену стало ясно, что его чувство не сводится к желанию, которое можно утолить или утратить. Оно дробилось, ширилось, меняло обличье и проникало в сферы его мыслей и эмоций, далеко отстоявшие от физического акта любви. Оно сделалось более важным, чем карьера и необходимость добывать средства к существованию; и ему не будет покоя, пока он не узнает, к чему оно приведет. Им завладело всемогущее любопытство, по силе сопоставимое с нежностью к Изабель.
Хотя голова у Стивена была ясная и все задания, как в школе, так и по службе, он всегда выполнял с легкостью, склонность к анализу так и не вошла в число его привычек. Его уверенность в себе не имела ничего общего с рассудочностью, он скорее следовал инстинкту, полагаясь на врожденный рефлекс осторожности. Глядя на Изабель, он понимал, что чувство, которое он к ней питает, человеку выпадает редко, и, значит, ему, Стивену, надлежит принять его как должное.
Жесткую, с кисловатым привкусом форель сменило водянистое тушеное мясо, справиться с которым удалось, лишь заедая его изрядным количеством хлеба. Изабель, поглощенная стараниями заставить Грегуара съесть все, что лежало на его тарелке, и изредка бросавшая взгляд на своих сотрапезников, казалась совершенно безмятежной. Стивен догадывался, что Изабель с такой внешней легкостью играет сейчас роль матери семейства как раз потому, что сознательно разрушила самые ее основы. Ни сарказмы мужа, ни двусмысленные намеки Лизетты, ни детские капризы Грегуара уже не способны были вывести ее из чарующего равновесия.
Насытившись, все возвратились к реке. Азер вернулся на свой стульчик, Грегуар к найденному у самой воды маленькому древесному стволу. Стивен прошелся по берегу в сторону Бокура. Огромное, раскинувшееся над холмистой землей небо совершенно очистилось, наполнившись пением жаворонков, от которого Стивена пронимало неприязненной дрожью. Он присел под деревом и неторопливо принялся наживлять крючок одолженной ему Азером удочки. И вскоре почувствовал, как чья-то ладонь легко коснулась его плеча, а другая легла ему на глаза. Стивен испуганно вздрогнул, однако нежность прикосновения успокоила его. Он накрыл своей ладонью сжимавшие его плечо пальцы и погладил их. Пальцы были тонкими, женственными. Стивен стиснул их и обернулся. И увидел Лизетту, вскрикнувшую негромко, но торжествующе:
— Вы не думали, что это я, верно?
Понимая, что глаза уже выдали его удивление, Стивен выдавил из себя:
— Я не слышал, как вы подкрались.
— Вы думали, это кое-кто другой, ведь так?
Выражение ее лица было кокетливым, но решительным.
— Я никого не ждал.
Лизетта, сцепив за спиной руки, обошла его по кругу. Она была в белом платье, волосы подвязаны розовой лентой.
— Видите ли, месье Стивен, мне все известно о вас и моей мачехе.
— О чем вы говорите?
Лизетта рассмеялась. Стивен вспомнил, что в деревне она выпила вина. Понизив голос, девочка хрипловато произнесла: «Изабель, милая», а следом задышала так, точно ее снедало желание, и засмеялась опять.
Стивен покачал головой, улыбнулся, изображая непонимание.
— В тот день я гуляла после обеда по парку и заснула на скамье. А проснувшись, пошла к дому. Я была еще сонной и потому присела на веранде и вдруг услышала звуки, долетавшие из открытого вверху окна. Очень тихие, но такие занятные, — Лизетта усмехнулась. — А вечером после обеда слышала, как кто-то тихо-тихо прокрался по коридору к ее комнате, а после вернулся на цыпочках и спустился вниз.
Лизетта смотрела на Стивена, склонив набок головку.
— Ну? — спросила она.
— Что значит «ну»?
— Что вы на это скажете?
— Скажу, что у вас очень сильно развито воображение.
— Да, разумеется. Я воображала все, что вы там делали, и думала, что с удовольствием тоже попробовала бы делать это с вами.
Стивен рассмеялся, на этот раз искренне позабавленный.
— Это не смешно. Вам же не хочется, чтобы мой отец узнал о том, что я слышала.
— Вы — дитя, — ответил Стивен, почувствовав впрочем, что покрывается потом.
— Нет, не дитя. Мне скоро семнадцать лет. По возрасту я ближе к вам, чем она.
— Вы любите Изабель?
Этот вопрос застал Лизетту врасплох:
— Нет. То есть да, любила.
— Она была добра к вам.
Лизетта кивнула.
— Подумайте об этом, — сказал Стивен.
— Подумаю. Но вам не следовало завлекать меня.
— Не следовало делать что?
— Когда вы дали мне ту фигурку, я подумала… Вы же знаете, вы очень подходите мне по годам. Вот я и захотела вас для себя.
Стивен начинал понимать, что перед ним не ребенок, который устраивает неприятности из чистой прихоти, но существо, чьи чувства он ранил. В том, что говорила Лизетта, присутствовала определенная правда.
— Я сожалею, что так вышло с фигуркой, — сказал он. — Вы сидели рядом со мной. Будь на том месте Грегуар, я подарил бы ее ему. У меня не было никакой задней мысли. Собственно, чуть позже я вырезал еще одну для вашего брата.
— Выходит, она совсем ничего не значила?