— Красная комната, — прошептала Изабель. — Через десять минут.
Юбки ее опали, вернувшись на положенное место. Похоже, она и не заметила следов, оставленных им на ее одежде, спереди. Стивен смотрел, как она выходит, со всегдашней скромностью едва покачивая бедрами. Он, полураздетый, чувствовал себя неловко, ему казалось, что Изабель обошлась с ним как с мальчишкой, раздразнила его, хотя ощущение это и не было неприятным. Он привел в порядок брюки, рубашку, вытер носовым платком полированный паркет.
Стивен прошелся немного по парку, рассчитывая остыть, успокоиться, а затем поднялся, как ему было велено, к себе в комнату. И сидел там, глядя на медленно ползущую стрелку карманных часов. Если считать, что в парке он провел три минуты, перетерпеть осталось только семь. Когда они истекли, Стивен разулся и беззвучно спустился на второй этаж. По главному коридору до узкого прохода, потом по нему, потом маленькая арка… Дорогу он запомнил.
Изабель ждала его внутри, одетая в халат с красно-зеленым восточным рисунком.
— Я так испугалась, — сказала она.
Он присел рядом с ней на полосатое покрывало.
— Ты о чем?
Она сжала его ладонь своими.
— Ты не смотрел на меня вчера вечером, и я испугалась, что ты передумал.
— Насчет тебя?
— Да.
Он почувствовал, как тревога Изабель вливает в него новую силу. То, что она может так сильно желать его, все еще казалось ему невероятным.
Стивен взял в ладони ее волосы со всеми их красочными оттенками. Он тоже испытывал к ней благодарность.
— После всего, что мы делали, что говорили друг другу? Как ты могла сомневаться?
— Ты не смотрел на меня. Мне стало страшно.
— Что я мог сказать? Я выдал бы нас.
— Ты должен улыбаться мне или кивать. Что-нибудь. Пообещай. — Она начала целовать его лицо. — Мы придумаем какой-нибудь знак. Обещаешь?
— Да. Обещаю.
Он дал Изабель раздеть его, просто стоял, пока она избавляла его от одежд, складывая их на кресло. Мощь его возбуждения, якобы не замеченная ею, наполнила Стивена гордостью и отвагой.
— Моя очередь, — сказал он, однако ему оставалось снять с Изабель лишь шелковый халат, под которым крылась красота ее кожи. Он припал щекой к белизне ее груди, поцеловал горло — там, где кожа Изабель раскраснелась, когда она работала в парке. Кожа была юной, свежей, почти белой, если не считать узора маленьких родинок и веснушек, которые он попытался слизнуть кончиком языка. Потом, ласково опустив Изабель на кровать, он зарылся лицом в ее ароматные волосы, покрыл ими свою голову. А после этого попросил ее встать снова и принялся неторопливо бродить по ее телу руками и языком. Пальцы Стивена мимолетно прошлись у нее между ног — и она сразу же напряглась. Наконец, обследовав каждый клочок ее кожи, он повернул Изабель спиной к себе, наклонил над кроватью и раздвинул своей ступней ее ступни.
Когда все закончилось, оба заснули; Изабель под покрывалом, обняв рукой Стивена, лежавшего на матрасе непокрытым, ничком, под углом к ней. Постирать простыни и вернуть их на место она еще не успела.
Проснувшись, он сразу же уложил голову на рассыпанные волосы Изабель, прижался лицом к ее шее, под плавной линией подбородка, вдохнул благоухание ее кожи. Почувствовав это, она улыбнулась и открыла глаза.
— Я был уверен, когда спускался по лестнице, — сказал Стивен, — что найти эту комнату снова мне не удастся. Думал, что ее здесь просто не будет.
— Она не перемещается. Всегда здесь.
— Изабель… Скажи… Твой муж… Как-то ночью я услышал звуки, доносившиеся из твоей спальни, такие, точно он… причинял тебе боль.
Она села, завернулась в покрывало. Кивнула.
— Иногда он… срывается.
— Что это значит?
Глаза Изабель наполнились слезами.
— Он хотел детей. А ничего не получалось. Я каждый месяц со страхом ожидала… Ну, ты понимаешь.
Стивен кивнул.
— Каждое кровотечение походило на укор. Он говорил, что это моя вина. Я старалась ради него, но не знала, что делать. Он был так бесцеремонен, — не жесток, но делал все очень быстро, только чтобы я забеременела. Все происходило совсем не так, как с тобой.
Изабель вдруг смутилась. Упоминание о том, чем они только что занимались, похоже, представлялось ей более постыдным, нежели само это занятие.
И все же она продолжила:
— А потом он стал думать, что, может быть, дело в нем. Первое время верил, что к нему это отношения не имеет — ведь он был отцом двух детей. Но затем уверенность эта стала слабеть. И, похоже, он стал завидовать моей молодости. «Конечно, — повторял он, — у тебя такое здоровье. Ты же еще ребенок». И так далее. Я ничего тут поделать не могла. Я отдавалась ему, хоть это и не доставляло мне удовольствия. Никогда его не упрекала. А он, по-видимому, проникался все большей неприязнью к себе. Тогда он и начал разговаривать со мной саркастически. Наверное, ты это заметил. Стал уничижительно отзываться обо мне при посторонних. Думаю, он почему-то чувствует вину за то, что женился на мне.
— Вину?
— Быть может, перед первой своей женой, а может быть, потому, что женился на мне не по праву.
— Отняв тебя у мужчины твоих лет?
Изабель молча кивнула.
— А потом?
— Потом все стало совсем плохо, он больше не мог овладеть мною. Он твердил, что я оскопила его. И естественно, чувствовал себя из-за этого все хуже и хуже. И стал делать — в надежде возбудиться — всякие… странные вещи.
— Какие?
— Нет, не те, что делаем мы с тобой… — Изабель снова замолчала в смущении.
— Он бил тебя?
— Да. Первое время лишь для того, чтобы достичь возбуждения. Не понимаю, почему он решил, что это поможет. Потом, я так думаю, — от отчаяния и стыда. Но, когда я противилась, он говорил, что это часть любовной игры и я должна терпеть, если хочу быть хорошей женой и завести детей.
— Сильно он тебя бьет?
— Нет. Не очень. Может дать пощечину или ударить ладонью по спине. Иногда берет домашнюю туфлю и делает вид, что наказывает ребенка. Однажды он попытался ударить меня палкой, но я ему не позволила.
— И все же тебе бывает больно?
— Да нет. Время от времени остается ссадина или синяк. Не это меня угнетает. Унижение. С ним рядом я чувствую себя животным. Я жалею его, потому что он унижает и себя. Он злится, и одновременно ему стыдно.
— Когда он в последний раз обладал тобой? — Стивен почувствовал, как первый укус ревнивого своекорыстия вытесняет из его души сострадание.
— Почти год назад. Нелепо, но он все еще делает вид, будто приходит ко мне ради этого. Однако оба мы знаем: он приходит лишь для того, чтобы ударить меня, причинить мне боль. И оба притворяемся, что это не так.