Говорила Изабель на удивление спокойно.
— Я сделала бы то же самое снова, — продолжала она, — независимо от того, ткут ли эти люди ткань, шьют обувь или производят что-то еще.
Азер побелел, губы его стали бледно-лиловыми, как если бы вся кровь внезапно отхлынула от мягкой кожи.
— Покинь столовую, — велел он Лизетте. — И ты тоже.
Грегуар шумно отъехал в кресле по деревянному полу, успев схватить с тарелки кусок куриного мяса.
Азер встал:
— Я игнорировал эти слухи, не принимал их на веру, несмотря даже на то, что в них упоминалось твое имя. Я полагал, что знаю тебя достаточно хорошо. Я не верил, что при всем твоем своеволии и себялюбии ты способна вот так — вот так поступить со мной. И вам, месье, тоже лучше покинуть столовую.
— Нет. Пусть он останется.
— Почему? Он…
— Пусть останется.
На лице Азера мелькнуло паническое выражение. Он попытался сказать что-то, но не смог. И снова отпил из своего бокала. По-видимому, воображение открыло перед ним возможности более пугающие, нежели те, какие допускал до сей минуты его хорошо управляемый, полупритворный гнев.
Он с трудом подбирался к худшему из вопросов. И все же начал произносить его:
— Ты?..
Тут Азер взглянул на Стивена и сразу опустил взгляд к столу. Храбрость явно покинула его. Тем не менее он после внутренней борьбы сумел взять себя в руки и вернулся к прежнему тону.
— Я не верил, что моя жена может так обойтись со мной. Вторая причина, по которой я не верил этим слухам, состояла в том, что они содержали еще одну сплетню — уверения, будто эта дама была также… — Азер взмахнул рукой, словно желая прихлопнуть эту мысль. — Что эта дама… состояла с Лебреном в определенной связи.
— Не с Люсьеном, — выговорила Изабель.
Стивену стало казаться, что лицо Азера вот-вот развалится на части. В голосе его только что прозвучала откровенно униженная просьба полностью опровергнуть эту сплетню, и частичное отрицание ее воспринималось им даже болезненнее, чем открытое подтверждение его страхов.
Изабель поняла это и решила положить конец неопределенности, даже ценой причинения мужу боли.
— Не с Люсьеном. Со Стивеном.
Азер оторвал взгляд от стола:
— Со… С ним?
— Да, — Стивен устремил на него спокойный взгляд. — Со мной. Я не давал вашей жене прохода. И соблазнил ее. Ненавидеть вам следует меня, а не ее.
Он стремился защитить Изабель, как бы далеко ни пришлось ему зайти ради этого. Впрочем, положение, в которое он попал, изумляло его: Изабель ничего не стоило солгать мужу. Сердце Стивена, всегда бившееся размеренно, заколотилось. Он смотрел на Азера, — у того отвисла челюсть, и он сидел с приоткрытым ртом. Капля вина висела на подбородке. Стивен понял, как он страдает, по тому, как обвисли мышцы его лица. И почувствовал жалость к Азеру. Однако постарался ожесточиться — ради того, чтобы сохранить хоть что-то для Изабель и для себя. Почти физическим усилием воли он изгнал из своего сердца сострадание.
Но Изабель уже поняла, что не способна и дальше быть столь безжалостной. Короткие фразы, которыми она уведомила мужа о своей неверности, казалось, истощили ее решимость, она заплакала и начала просить у него прощения за содеянное. Стивен внимательно слушал каждое ее слово. Просьбы супруги Азера о прощении не вызывали у него недовольства, но он не хотел, чтобы Изабель отступила слишком далеко.
Азеру удалось выдавить только:
— С ним? Здесь?
— Мне жаль… Мне так жаль, Рене, — пролепетала Изабель. — Я не желала тебе зла. Мною овладела страсть к Стивену. Я не хотела причинить тебе боль.
— С этим мальчишкой… с мальчишкой-англичанином? В моем доме? Где? В твоей постели?
— Это не важно, Рене. Совсем не важно где.
— Для меня важно. Я хочу знать. Ты с ним… в какой комнате?
— Ради всего святого, — произнес Стивен.
Азер молча посидел за столом, еще сжимая пальцами ножку бокала. Рот его опять приоткрылся, он недоуменно щурился, словно смотрел на яркое солнце.
— А твой отец, месье Фурмантье, что он сделает, если… Что они скажут? Мой бог, мой бог…
Изабель посмотрела на Стивена — глаза ее были полны страха. Стивен понял: она не рассчитывала, что ее внезапная искренность так подействует на мужа. И испугалась — наполовину за здравый рассудок Азера, наполовину, судя по всему, за себя: она не исключала, что разразившийся кризис может лишить ее смелости и заставить вернуться к прежнему укладу жизни, а именно — снова отдаться на милость мужа. Стивену же разрушения, которые уже учинила внезапно грянувшая буря, внушали тревогу. Он понимал, что должен как-то укрепить решимость Изабель, но сделать это, если Азер будет сломлен окончательно, станет невозможно.
Азер бормотал себе под нос:
— Сука… Твой отец предупреждал меня, да я его не слушал. В моем доме. А дети? Что будет с детьми? Сука.
— Послушайте, — Стивен быстро обогнул стол и схватил Азера за плечи. — Чего можно ждать от женщины, с которой обходятся так, как вы обходились с Изабель? Вы полагали, что она будет унижаться ради вашего удовольствия, смиренно сидеть за обеденным столом, зная, что немного погодя ее ждут ваши побои?
Азер воспрянул, привстал:
— Что ты ему наговорила?
— Что она говорила мне, значения не имеет. В вашем доме нельзя не услышать все. Как можете вы сидеть здесь и поносить ее после того, что делали с ней? Это женщина, полная жизни и чувств, — и посмотрите, что вы с ней сотворили. Что вы наделали?
И Стивен толкнул Азера обратно в кресло.
Гнев Стивена, казалось, вдохнул в Азера новые силы. Он встал и объявил:
— Даю вам час, чтобы покинуть мой дом. И если у вас есть хоть немного здравого смысла, вы никогда больше не попадетесь мне на глаза.
— Разумеется, я покину ваш дом, — сказал Стивен. — И заберу с собой вашу жену. Изабель?
— Я не хочу этого, — покачала головой Изабель. Эти слова шли из самого сердца, в них не было расчета, она не обдумывала их. — Не знаю, что мне делать, как вести себя теперь. Я могла быть счастливой, это так просто, счастливой, как любая другая женщина, у которой есть семья, — без той ужасной боли, которую я причинила другим. Я не хочу вас слушать, ни одного, ни другого. Зачем мне? Откуда мне знать, что ты любишь меня, Стивен? Как я могу утверждать это?
Голос ее упал до низкой мягкой ноты, которую Стивен слышал в первый вечер, проведенный им в этом доме. Звук этот ласкал его слух: то был умоляющий голос слабой женщины, ощущающей, однако же, свою силу.
— А ты, Рене… Почему я должна верить тебе, если ты дал мне так мало поводов даже для того, чтобы относиться к тебе с простой приязнью?