Три часа я ехал до Церковного холма, опустив стекла в своем пикапе, чтобы впрок надышаться свежим воздухом. Я знал, какая духота ожидает меня в ожоговом центре. И действительно, запах хлорки и гниющего мяса чуть не свалил меня с ног, когда я вошел в палату Кита. К тому же там было как минимум девяносто градусов по Фаренгейту.
Кит спал. Его руки, обмотанные толстым слоем бинтов, лежали поверх одеяла. Пять хирургических спиц торчали из бинтов на левой руке. Толстый слой марли покрывал левую сторону лица. Правая же выглядела почти неповрежденной. Как будто он просто заснул на солнце. Трубка с внутривенным раствором свисала ниже простыней.
Я пододвинул стул к его кровати. Сделал несколько глубоких вдохов и некоторое время сидел молча, пока не почувствовал, что могу говорить спокойно. Наконец наклонился вперед и проговорил:
– Кит!
Ничего не произошло. Я уже готов был позвать его еще раз, когда он произвел какой-то гудящий звук и его правый глаз медленно приоткрылся. Он повернул ко мне голову и вздрогнул.
– Это вы, – сказал он.
Я, ну и что? Что я услышал в одном этом слове? Отвращение? Разочарование? Или, может, я проецировал на него свои собственные чувства? Сколько раз я спрашивал себя: «Если бы мы успели минутой раньше? Если бы у нас был еще один пожарный? Что было бы тогда? Что-нибудь изменилось бы?»
– Как ты себя чувствуешь?
– Хреново. – Его голос звучал невнятно. – Как еще я могу себя чувствовать?
– Извини, – сказал я. – Я знаю, у тебя серьезные повреждения, но я рад, что ты в сознании и можешь говорить.
Он закрыл глаза.
– Преподобный Билл сказал мне, что ты вспомнил некоторые подробности той ночи, когда произошел пожар. Если ты что-то знаешь, я буду рад выслушать тебя.
Он застонал, приподнимаясь на кровати.
– Нет, не будете.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что это ваш племянник, – проговорил он, все еще не открывая глаз. – Это он поджег церковь.
– Почему ты так решил?
– Потому что он ходил около церкви… как раз перед тем, как начался пожар.
– Кит. – Я пододвинул свой стул так, что мои колени коснулись его кровати. – Попытайся сосредоточиться еще на несколько минут, ладно? – Он не ответил. Я подождал и заговорил снова: – Я знаю, что как раз перед началом пожара вы с ним подрались, так что он не мог быть в это время снаружи.
Его глаза открылись.
– Не мог быть? И это говорит следователь?
– Я понимаю, что ты расстроен и разозлен, – сказал я. – У тебя есть все права испытывать эти чувства после того, что произошло.
В его глазах стояли слезы.
– Почему я? – проговорил он. – Почему, черт возьми, я так попал?
Я взял со столика салфетку и вытер слезу, катившуюся по его щеке.
– Я понимаю, это кажется несправедливым.
Знал ли он что-нибудь о поведении других детей на пожаре?
– Я видел Энди снаружи, – со злобой проговорил он. – Как раз перед дракой, которая началась, потому что он подошел к Лейле. – Он засопел и начал поднимать руку, как будто собирался вытереть нос, но вспомнил о своем состоянии. – О черт, я ничего не могу делать.
Я снова потянулся к нему с салфеткой, но он отвернулся.
– Нет, – сказал он. – Не надо.
– А где был ты, когда увидел его снаружи? – Я опустил руку с салфеткой.
– Внутри.
– В какой части церкви?
– Около окна.
– Около какого окна, Кит?
Он запнулся.
– Ну, в этом… – Он передернул плечами. – В общем, в задней части церкви. Я выглянул из окна и увидел его.
Я вспомнил маленькую комнату в задней части церкви. Она предназначалась для невест, чтобы они привели себя в порядок перед выходом. В этой комнате имелось одно или два двустворчатых окна.
Из его носа поползла сопля, и, когда я снова потянулся к нему с салфеткой, он дал мне ее вытереть.
– Что ты делал в этой комнате? – спросил я.
– Какая разница, – проговорил он быстро, как будто ожидал этот вопрос. – Просто так зашел.
– Ты был один?
– Да.
– Снаружи было темно?
– Светила луна, и я смог рассмотреть, что это был именно Энди.
– Что он делал?
Кит облизал губы. Они были сухими, кожа потрескалась.
– Хочешь глоток воды? – спросил я.
Он покачал головой и закрыл глаза. Нет, он не должен заснуть, пока не ответит на мои вопросы.
– Кит? – повторил я.
– Он шел вдоль церковной стены, – сказал он. – И смотрел туда, в угол, где стена уходит в землю.
– Как ты мог это видеть?
Он открыл глаз и пристально посмотрел на меня:
– Я это не придумал.
– У него в руках что-нибудь было?
– Я не помню.
– А не мог это быть другой мальчик, похожий на Энди?
Он попытался рассмеяться, но вместо этого закашлялся. Я взял пластиковый стакан с водой и поднес к его губам. Он сделал несколько глотков.
– Энди Локвуд только один, – проговорил он, закрывая глаза. – И одного достаточно.
Я замолчал, и он уснул. Я больше не хотел этого слышать. Мне вообще не следовало сюда приходить.
Выйдя в вестибюль, я позвонил Флипу Кейтсу.
– Кейтс слушает, – проговорил он.
– Это Маркус, Флип, – сказал я. – Я прошу самоотвод.
– Рад это слышать, – проговорил Флип. – Потому что я сам хотел тебе это предложить.
– Ты говорил с преподобным Биллом? – спросил я.
– Да.
– Я не верю, что Энди мог это сделать, – сказал я. – Но, поскольку его имя всюду склоняется, мне будет лучше…
– Не в этом дело, – прервал меня Флип.
– А в чем же?
– Прошлой ночью на горячую линию позвонила женщина. Она сказала, что проезжала мимо церкви в ночь пожара по дороге в Топсейл Бич и видела подростка, который пробирался вдоль здания.
– В какое время это было? Она дала описание?
– Насчет времени она точно не помнит. Между восьмью и девятью. Было темно, но она заметила, что у мальчика темные волосы и на вид лет тринадцать. Так она сказала.
– Вы записали ее имя? Почему она позвонила только теперь?
– Мы записали все ее данные. Она позвонила не сразу, потому что только после того, как этот сюжет передали в местных новостях, она вспомнила то, что видела. И сейчас же сообщила нам.