Датский король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 63

Между заказами, когда просыхали холсты, Арсений все время пробовал изобрести эти краски. Он писал небольшие предметы, потом смотрел под разными углами, под разным светом, что получается. По всей мастерской было разбросано не менее двух десятков картонок с красовавшимися на них пуговицами.

На эксперименты уходило много денег из тех, что Арсений выручил за «ржавое железо», но средств он не жалел, хотя «ради искусства» зачастую приходилось экономить на самом необходимом. Сам Арсений задумывался порой: «Кто знает, может, это и есть чернокнижие и настоящая алхимия?» Однако исповедоваться в греховном увлечении он не спешил: мечтал использовать изобретение в высших целях, да и любопытство было слишком велико. В общем, художник утешался самооправданием. Теперь Арсений «колдовал» над портретом очередного медного самовара с изуродованным, мутно желтевшим обнаженным нутром. Он хотел изобразить старый прибор для кипячения чая так, чтобы в нем можно было угадать изборожденный морщинами и лучащийся внутренним светом старческий лик в духе Рембрандта. Ему опять требовались деньги на продолжение опытов, но, чтобы их получить, нужно было завершить «самовар».

Тут Арсений заметил, что Звонцов торжественно держит в руках большой тубус.

— Ну и ну! Твой заказчик на уступки пошел?! — Художник уже решил было, что на этот раз заигравшемуся скульптору не выпутаться из кабалы.

— Кажется, мне повезло. Сам до сих пор не верю… Ты лучше сюда посмотри.

Скульптор, открыв футляр, развернул перед Десницыным карандашный портрет Ксении Светозаровой. Он не заметил, как изменился в лице Арсений. Художник пристально вглядывался в черты молодой женщины, изображенной Звонцовым. «Эта тонкая, лебединая шея, взгляд одухотворенный… Если бы я еще мог видеть тогда эти обнаженные руки, тогда сразу узнал бы…»

— Так это она? — вырвалось у Арсения.

Вячеслав Меркурьевич был обескуражен риторическим вопросом:

— Кто она?

— Балерина Светозарова.

— Ну разумеется! Кто же еще?! — Звонцов почувствовал раздражение. — Так ты будешь писать?

— Конечно. Конечно, буду, — Арсений не мог оторвать глаз от рисунка: сложа руки на груди, любовался неожиданной натурой. — Сегодня же начну, только рисунок оставь.

— Можешь писать у себя, как тебе удобнее. О подрамниках не волнуйся — тебе их доставят… Да ты не торопись, вживайся в образ, а я постепенно буду забирать по холсту.

Десницын, все еще прикованный взглядом к рисунку, не мог унять волнение и стал объяснять скульптору, как он видит творческий процесс:

— Я стану для тебя прописывать разные стадии, а у меня останется основной вариант, над которым усиленно поработаю, и копии. Его-то в конце концов и предъявишь как результат.

Сам успокоенный, Звонцов поспешил угомонить Арсения:

— Что ты так волнуешься! Ты все идеально продумал. Я все понял. Если же хочешь балерину вживую увидеть, разглядеть повнимательнее, сложности тут никакой нет. Сходи на балет (билет и хороший бинокль я тебе обещаю), а после подождешь у выхода из театра — там поклонники всегда толкутся, тоже приму подкарауливают. Она обязательно выйдет, и тогда ты сможешь воочию уточнить все детали внешности. Если одного раза будет недостаточно, придешь потом еще, благо тебе уже будет известно, где ее найти… Кстати, Мариинский-то в двух шагах от моего дома, так что и ко мне не премини заглянуть лишний раз: потолкуем, расскажешь, как дела идут! Да, вот еще что, чуть не забыл… Ты, Сеня, иконы никогда не пробовал писать? У нашего заказчика очередная блажь — нужно написать образ в подарок — Николая Чудотворца. Купец собрался балерине бриллианты преподнести, но чувствует, видно, что та просто так не примет, а в ризе иконы совсем другое дело — из уважения к святыне вряд ли сможет отказаться. Это. правда, не сейчас, не сразу, но и в долгий ящик откладывать нельзя.

«В храме точно была она!» — окончательно убедился художник.

То, что произошло с ним там — встреча с таинственной красавицей возле древнего «Николы в житии», и сейчас, когда «звонцовская» набожная балерина оказалась той же самой дамой из ампирного храма, Арсений Десницын не мог воспринимать иначе как чудо. Чудо Господне. слишком уж возвышенным было произошедшее, чтобы считать его банальным совпадением.

«И этот заказ — опять Никола! Образ великого угодника Божия Николая в дар именно ей — здесь не может быть простое стечение обстоятельств, здесь…» Сеня опустился в глубокое кожаное кресло — кровь ударила в голову, горячо пульсировала. Он сдавил пальцами виски, заставляя себя успокоиться, поостыть. Господь дал ему большое и открытое сердце, но это — увы! — не могло обеспечить достойного положения в суровой земной жизни. Он не привык обольщаться на сей счет: «Кто знает о моем существовании? А ей рукоплещет сам Государь, весь мир… Опомнись, Сеня. — каждому свое. И чудо бывает искушением…»

Скульптор ушел довольный — добился столь необходимого согласия, и живописец заставил себя приступить к работе над портретом примы Императорского балета, которая растерянно улыбалась ему с чужого подготовительного рисунка (кстати, весьма посредственного).

Провитав неделю в винных парах, Вячеслав Меркурьевич «очнулся» и первым делом забрал у Арсения начатый холст. Художник был искренне удивлен, ведь готовые подрамники с самым лучшим грунтом на осетровом клее давно уже ему доставили; все это время он самозабвенно работал над заветным «настоящим» портретом.

— Что ты за человек, Звонцов? Вечно ты ищешь приключений на свою голову! Неужели этот твой любитель балета псе еще спокойно ждет второго сеанса?

В тот же день к ваятелю заявился смолокуровский Сержик и сообщил, что патрон взбешен, давно уж договорился с дамой об очередном сеансе, завтра же требует прописанный маслом портрет и лично Звонцова к себе «на аудиенцию».

Сержик брезгливо добавил:

— Разве вы настолько бедны, что не можете установить в ателье телефонный аппарат? Я не могу застать вас на месте целую неделю! У меня тоже есть свои дела и совсем нет желания без толку бегать из одного конца города в другой. Я вам не мальчишка-курьер!

Тут уж зашипел побагровевший «дворянин»:

— Ты еще смеешь мне выговаривать?! Ну-ка, живо лети к своему хозяину и передай вот этот пакет — в нем то, что он требует. И с чего ты вообразил себя курьером — я тебе на извозчика давать не собираюсь.

— Хорошо, только как бы вам не пришлось самому завтра добираться до Петербургской на ваньке, — если господину не понравится работа, авто к подъезду можете не ждать.

«Негодный молокосос!» — пробормотал Звонцов и, подумав, что с Евграфом Силычем шутки плохи, стал нервно паковать подрамник с холстом.

На обратном пути, уже на Петербургской, самовлюбленный Сержик, словно вспомнив о чем-то, стал заглядывать во дворы старых домов, пока наконец не остановился возле неприметного деревянного флигеля. На чурбаке рядом с поленницей дров старик-дворник, кряхтя и вытирая картузом пот со лба, упрямо колол какие-то доски. С пренебрежительной иронией Сержик осведомился: