Датский король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 61

— Милейшая Ксения Павловна, мы так не договаривались! У меня тоже есть свои правила, и одно из них: не показывать результат работы раньше времени. Потерпите немного, и в конце сеанса я удовлетворю ваше любопытство. Кстати, вы слышали, что американские индейцы считают, что когда один человек изображает другого, то крадет его душу, — не боитесь?

Гостья не успела никак прореагировать на сказанное, а энергичный Дольской уже уводил ее из мастерской по коридору, все время менявшему направление, мимо дверей с изогнутыми в виде змей и ящериц бронзовыми ручками.

Наконец поворотом литой змейки он отворил одну из этих тяжелых дверей и жестом пригласил Ксению войти в комнату первой. В центре просторной комнаты балерина увидела концертный «Бехштейн» [131] . Но это был не единственный предмет, имеющий отношение к музыке. В застекленных шкафах-витринах, поднимавшихся почти до самого потолка, красовалось множество различных инструментов, редких образцов работы лучших мастеров. Из всех этих скрипок, виолончелей, флейт, кларнетов и валторн можно было бы составить целый симфонический оркестр. Ксения не знала, что и сказать, так и застыла на пороге, а Евгений Петрович, усиливая произведенное на даму впечатление, с удовольствием комментировал:

— Это только одна из моих коллекций. Я интересуюсь многими сферами человеческой деятельности. Здесь есть настоящие шедевры: скрипки кремонских мастеров, Амати, Бергонци [132] со смычками Турта — жил такой искусник во Франции лет сто назад. Его прозвали «Страдивари смычка»! Есть арфа работы Надермана [133] …

— А что это за диковинный инструмент?

— Вы удивлены? Настоящие великорусские гусли. Сам знаменитый Налимов [134] изготовил по моему личному заказу! Точь-в-точь на таких самогудах играл в былинные времена Садко… Посмотрите-ка лучше сюда: это греческая кифара, на ней можно славить Аполлона. А вот барабан там-там, привезен из Французского Конго. Занятная штука, не находите? Можете по нему ударить: пигмеи вызывают таким образом духов предков.

Ксении совсем не хотелось бить в языческий барабан, с пигмеями она не имела ничего общего, но сведения, сыпавшиеся из Евгения Дольского как из рога изобилия, просто подавили ее. А хозяин тем временем уже был у «Бехштейна». Он без предупреждения коснулся клавиш, и зазвучала музыка. Согласно мощной звуковой волне резонировали стены. Какая-то грозная стихия была воплощена в этом творении неведомого балерине композитора. Ксения чувствовала величие исполняемой музыки, ей даже казалось, что она где-то уже слышала подобное. Одно лишь неприятно поразило ее — это сочетание звуков несло в себе гармонию разрушения, словно морские валы бились о стены маленького княжеского «замка», а с небес раздавались громовые раскаты. Ксения молилась про себя, наблюдая за тем, как укрощают клавиатуру княжеские персты, то взлетая в воздух, то впиваясь в клавиши точно когти хищника.

«Да это настоящий виртуоз! Необычный, совсем непростой человек!» — думалось молодой гостье. Концерт прекратился столь же внезапно, как и начался. После короткой паузы Евгений Петрович произнес:

— Теперь вам понятно мое отношение к музыке?

— О да! Я восхищена вашим мастерством, хотя подобная музыка не для меня.

— Представьте, у меня и ученики есть. Конечно, всего два-три юноши. Вести целый класс мне не по нраву — трудно представить, как можно чему-то учить целую ораву молодежи, у которой в «крови горит огонь желанья». Мне ближе дело меценатства: в Консерватории есть мои стипендиаты. Я вскоре собираюсь организовать в союзе с Филармоническим обществом концерты этих молодых дарований. Милости прошу, если вам это интересно.

— Благодарю, очень любопытно было бы послушать, если позволит время. Кстати, что вы такое исполняли?

— «Демиургическую сонату». Имя автора, боюсь, ничего вам не скажет, но он безумно талантлив и даже моден в отдельных кругах. Когда-нибудь его имя станет известно миру, но оно сокрыто до поры… А почему вы так пристально разглядываете рояль? Это самый обыкновенный «Бехштейн».

Ксения взволнованно ответила:

— Он напомнил мне зловещую черную птицу. Огромного ворона. Смотрите, как распахнуты его крылья, и тень их падает на нас с вами!

— У вас бурное художественное воображение, мадемуазель Ксения, только я вижу альбатроса, буревестника! Вы случайно не знаете, в природе встречаются черные буревестники? Хотел бы я написать такого с натуры, — рассуждал князь на обратном пути в мастерскую.

Гостья промолчала. Бережно усадив Ксению на прежнее место, Дольской произнес:

— Музыка неожиданно приводит человека в дурное расположение духа и рождает странные образы. Тем более в моем доморощенном исполнении… Впрочем, не стоит так поддаваться настроению, драгоценнейшая. В следующий раз, если, конечно, вы пожелаете, я исполню что-нибудь более привычное из классики на любом из этих инструментов, учитывая чувствительность вашей натуры. Не хочу показаться навязчивым, но, по-моему, была бы неплохая традиция, если бы мы на каждом сеансе устраивали музыкальный перерыв?

Гостья благосклонно кивнула, заметив, однако:

— Только уж, пожалуйста, не на там-таме.

Хозяин отреагировал на шутку раскатистым смехом.

— Признаться, для меня это приятная неожиданность, — продолжала заинтригованная балерина, — не предполагала, что вы так всесторонне одарены. Где же вы так научились играть?

— Вы преувеличиваете, милая Ксения Павловна. Впрочем, я обучался в европейских консерваториях, и сам Рубинштейн наставлял меня игре на фортепиано. Наверное, кое-что все-таки неплохо усвоил — вашему вкусу я верю.

Звонцов, прислушавшись к этому диалогу, был удивлен не меньше Ксении. Во время перерыва до его слуха доносились мощные аккорды из какого-то отдаленного помещения, но он не мог представить, что это играет купец. Вячеслава Меркурьевича разобрало любопытство: «С какой стати этому талантливому самодуру понадобилось представляться художником? Вполне бы мог покорить барышню музыкой. Если, конечно, играл сам Смолокуров…» Насколько Звонцов мог судить о качестве исполнения, он слышал игру настоящего виртуоза.

В тот день Дольской старался больше не утомлять даму сильными впечатлениями и делал все, чтобы гостья не задумывалась о портрете, позировании и «Демиургической сонате».

Звонцов не терял времени даром (Евграф Силыч предусмотрительно снабдил его биноклем, так что рисовал с комфортом): к моменту, когда князь и Ксения вернулись в мастерскую из музыкального салона, ваятель уже закончил рисунок углем и успел подменить на мольберте подрамник. По заведомой договоренности с Евграф Силычем, чтобы тот не испортил уже готовый рисунок на холсте своим «свободным творчеством», Звонцов предусмотрительно положил сверху лист чистой бумаги. После перерыва Евгений Петрович с притворным вдохновением продолжил непринужденно «штриховать» углем белую бумагу.