Датский король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев cтр.№ 62

Академическим наброском и хозяин, и балерина остались вполне довольны. Новоиспеченный живописец даже поднял бокал шампанского за свою «несравненную модель»:

— Я не сомневался, что для позирования тоже нужен талант, и не ошибся. Мой тост — за гениальную балерину и талантливую модель! За ваш будущий портрет!

— А я пью за ваше беспримерное упорство! — добавила от себя Ксения в тон ублаготворенному князю. — Ваши французские розы еще стоят в моем будуаре… Если бы я заранее догадалась, как давно вы шли к этому, ни за что не стала бы потакать вашей затее с портретом, а теперь мне даже занятно: что же в конце концов у вас получится?

Дольской выслушал такое признание внешне равнодушно, но в душе он торжествовал:

— Благодарю за откровенность. Итак, за наш портрет!

Когда Евграф Силыч остался наедине со «скульптором», Меркурьев сын дерзнул изложить сложившийся у него план работы:

— Позвольте вам заметить: вы забыли учесть одну мелочь. До сих пор только вы ставили передо мной свои условия, теперь же я посмею выдвинуть свои.

Прошу учесть, что они основаны на профессиональном опыте.

Евграф Силыч, не ожидавший такого демарша, напряг слух и внимание.

— Итак, — набираясь смелости, продолжил Звонцов, — сейчас я сделаю копию своего рисунка, но заберу с собой. Вы должны понимать, что в дальнейшем я вообще не смогу работать в вашей мастерской: каждая стадия работы сама по себе требует тщательной прописки, прописка, сами понимаете, — дело кропотливое, а с учетом того, что вы будете портить холст за холстом и мне придется постоянно делать копии, получается, что я должен у вас дневать и ночевать. Согласитесь — все вместе это нереально.

— Пожалуй. Что же вы предлагаете в таком случае? — Заказчик сообразил, что первоначальные жесткие условия могут навредить ему самому в достижении вожделенной цели.

«Художник» еще более оживился, стал объяснять, жестикулируя:

— Все, что я предлагаю, вполне разумно! Конечно, у меня развита зрительная память — вы же имеете дело с профессионалом! — но чтобы начать работу маслом, передать мельчайшие детали образа, нужно забрать копию с собой. Писать я буду дома подолгу, может быть, сутками, и каждый раз промежутки между «вашими» сеансами будут все дольше — нужно ведь, чтобы просох очередной слой. Холсты в разных стадиях я обязуюсь доставлять вам исправно и своевременно. Самый большой перерыв, как вы понимаете, будет перед последним сеансом, но зато — уверяю вас! — результат всей этой эпопеи будет впечатляющий.

Звонцов, затаив дыхание, ждал, пока купеческий мозг переварит сказанное. Смолокуров долго ходил по мастерской, после чего изрек:

— Черт с вами! Кажется, у меня нет другого выхода. Я принимаю ваши условия, вас будут извещать о датах сеансов, только не вздумайте что-нибудь нахимичить — я вас тогда в порошок сотру.

— О чем речь! — воскликнул обрадованный Звонцов. Он на одном дыхании сделал копию рисунка, возможно, лучшую в своей жизни. «По-моему, это дело выгорит!» — ликовал он в душе. Так и улетел бы «на волю», если бы не вспомнил важную деталь:

— Евграф Силыч, вы там говорили о шестидесяти готовых подрамниках — может, распорядитесь перевезти их ко мне?

— Разумеется, разумеется… — процедил сквозь зубы несколько помрачневший высокородный «купец».

Звонцов уже собирался уходить, как вдруг Смолокуров остановил его:

— Видишь, икон у меня в мастерской нет? Наверняка все слышал. Нужно раздобыть где-нибудь старый образ… Купить, что ли? — Размышляя вслух, он разглядывал стены залы, словно выбирал подходящее место для иконы. Вдруг он внезапно остановился, впился взглядом в Звонцова. Вячеслава напугало преобразившееся лицо заказчика — в глазах Смолокурова горел дьявольский огонь, губы кривила усмешка изувера. — Мне тут одна замечательная идея пришла — ты мне, голубь, сам образ напишешь! Постараешься и напишешь в счет своего долга. Какой у нас святой-то больше всех Богу угодил — Никола? А ты мне угоди, как хозяину. Вот и пусть это будет Никола Угодник. Это мой второй заказ.

Задумавшись, Смолокуров продолжил, как бы про себя:

— Да-а-а… Значит, не желает барышня бриллианты принимать. Брезгует. Думает, ее за драгоценности купить хотят, а душа-то у нее гордая, неподкупная… Э-эх! У меня ведь тоже сердце живое — не золотая болванка с пробой! Но не так-то я прост, не так-то прост… А если мы возьмем, да икону эту… Я думаю, с иконой примет — никуда не денется! Мне ее лучшие ювелиры в золотую ризу закуют, самыми дорогими камушками украсят. Тут уж и сама мадемуазель Ксения не устоит… Тебе на днях доску доставят — вообрази, что ты иконописец, почитай там, что полагается, подучись. Не мне же тебя учить писать? Значит, напишешь, сподобишься. И не говори, что не сможешь…

— Смогу! — поспешил заверить Звонцов, а самого уже в холодный пот бросило. — Разве я вам в чем-то отказывал?

«Хорошо, — умозаключил князь. — А домовую церковь тоже как-нибудь устрою. Найдутся люди иконостас подобрать. С этого-то уж, пожалуй, хватит».

— Все химичишь тут? Ну и вонь же у тебя знатная, Сеня, — поморщился Звонцов. — Когда найдешь секрет философского камня, не забудь мне похвастаться — я за тебя порадуюсь. — Скульптор застал Арсения в мастерской за смешиванием каких-то красок, от которых исходил уже знакомый едкий дух. — Ивана, надеюсь, сейчас здесь нет? — Сеня давно уже не скрывал от Звонцова беспутного постояльца-родственника, хотя и не догадывался о махинациях с надгробиями.

— Хоть бы поздоровался, старый друг, — произнес удивленный игривым настроем Звонцова Арсений. — Не беспокойся, этот пропойца вчера был у очередной знакомой девицы, так что, наверное, загулял и когда появится неизвестно! Он теперь помешан на регулярности связей между полами — модное веяние. Привел себя в божеский вид, бриться взял за правило. Все лучше, чем пьяным здесь валяться сутки напролет. Кто знает, может, женится, и семейная жизнь его изменит.

Воздух в десницынской мастерской давно уже приобрел характерную особенность: гостям сразу приходилось зажимать нос от непривычно сильного запаха реактивов, причем витали здесь не только испарения лака или растворителя — обычные спутники живописи, — а характерный едкий дух химической лаборатории. То был дух необычных опытов, задуманных Арсением еще за границей, под влиянием йенского «Мефистофеля».

У него на мансарде стояли два шкафа с химикатами, и какие-то физические приборы тоже имелись. В общем, квартирка напоминала скорее лабораторию алхимика, чем мастерскую живописца. Пары реактивов постоянно витали в атмосфере.

— Слушай, закрывай свои пузырьки, не оставляй ничего в открытом виде. Не дай Бог, тут же все ядовитое! — не раз предупреждал Звонцов.

Арсений находился в творческом поиске. Он мечтал изобрести такие краски, которые дадут какой-нибудь удивительный эффект.

История с пуговицей в Веймаре не давала ему покоя, русский художник пытался восстановить чудесный рецепт объемной живописи. В книжном шкафу у него были работы Менделеева, Петрушевского, особенно он штудировал «Свет и цвет сами по себе и по отношению к живописи» недавно ушедшего из жизни Куинджи. Одной из его любимых работ мастера была «Ночь на Днепре», где Куинджи (по ходившим в Петербурге слухам) использовал какие-то особенные краски, которые ему якобы сделал сам Менделеев. От этого у его пейзажей был замечательный эффект объемного света. Это было подобие тех красок, которыми была написана и пуговица. К этому стремился и Арсений — к объему, к свету.